Валентина Панченко - Происшествие на ярмарке

Мухи кружились над столом. Сквозь грязное окно, отражаясь в застекленной веранде, пробивались лучи заходящего солнца.

- А люди, между прочим, как эти мухи, - заявил Константинов. - Злые и жадные. И только мешают друг другу. - Он с небрежным раздражением бросил на скатерть вилку, подпер кулаком голову и тупо уставился на Гущина. Тоска меня в последнее время разъедает, прямо как ржавчина. Места себе не нахожу. От этого и экспериментирую по части определения пределов человеческой жадности. Ты вот как считаешь, чем можно жадность побороть? Она ведь как пот, чуть что - и наружу. А от нее, между прочим, все наши беды, все муки. Только одни жадность силой называют, другие - умением жить, третьи - еще лучше придумали - тягой к знаниям. Блеф это! Все идет у человека от жадности. И видимо, никаким железом из него не выжечь этого. Только я одного никак не пойму: на что большевики надеются, когда агитируют население за новую жизнь? Вообще-то тут расчет есть. Каждому интересно честным побыть, заманчиво на вкус попробовать благородства. Потому как каждый знает, что в нем свинского больше, чем всего прочего, во сто крат. А вдруг и впрямь у него что-то прорежется, ангельские крылышки прорастут. Да чепуха все это на постном масле... Давай выпьем.

- Нет! - резко ответил милиционер. Он отстранился от стола, облокотился на спинку стула и стал медленно покачиваться. - Тебе все чепуха! И этой чепухой ты свою, как сам говоришь, поросячью жизнь прикрываешь. Я тебя насквозь вижу.

- Ну и что, прогнил - дальше некуда? Брешешь. Мы с тобой ничем не различаемся. Внутренности у всех одинаковые.

- Правильно. А мозги разные.

- Почему же они разные? Извилины у всех тоже одинаковые. Только у меня в одну сторону, а у тебя - в другую. Ты какого хрена в милицию работать пошел? Наверно, не от хорошей жизни. Тоже небось потеешь...

- По роже твоей двинуть охота, - сказал Гущин. - Да придется потерпеть малость.

- Вот-вот, потерпи, еще появится у тебя этот зуб. Только бы по роже и давал. А я, может, враскорячку хожу. Одной ногой с этими, - Константинов махнул в сторону, - а другой с вами. В комсомоле ведь состоял. Исключили. Правду искал...

- Нашел?

- Кого?

- Правду.

- Как видишь. Сижу вот с тобой здесь наполовину арестованный и смотрю сквозь этот стакан, как она, правда, мне ухмыляется. Эх!.. Где моя гитара? Душа песни просит.

Он сходил в закуток, отгороженный большой серой холстиной, и тут же вышел, взволнованно-бледный, с гитарой, подчеркнуто нежно обнимая ее. Тронул струны и запел:

Всюду на земле свои законы.

Всюду правда-матушка своя.

Ну а мне б смотреть в лицо иконы,

Где сияет мордочка твоя.

- Ого, Губошлеп концерт дает! Почем входные билетики?

К ним за столик подсаживались двое: один в ярко-красной рубахе и широченных шароварах, заправленных в оборванные брезентовые сапоги, другой в выцветшей тельняшке поверх заплатанных галифе английского сукна и босиком.

- Угощайтесь, ребята! Вопрос к вам имеется. - Гитарист подставил им стаканы с выпивкой. - Вы пока, значит, посуду очищайте, а я песню закончу. Только, чур, не чавкать на весь салон. Это к тебе относится, рыжий. - Он строго посмотрел на парня в тельняшке. - А этого я что-то не припомню. Но все равно пей, мало будет - еще нальем.

В жизни может всякое случиться.

Это очень мутная река.

Ты одна, небесная жар-птица,

Озаряешь сердце мне пока!

- Это кто же жар-птица? - блаженно улыбаясь, спросил парень в красной рубахе, держа в вытянутой руке стакан. - Водка, что ли? Правильно поешь, жар от нее бывает очень большой, и она единственная сердце согревает. Меня Ваней зовут, будем здоровы! - И он, словно в воронку, вылил жидкость в запрокинутый рот, не сделав при этом ни одного глотательного движения. Готово! - бодро сообщил он компании и полез за закуской. В это время к ним опять подошла Галина.

- А где же третьего потеряли? - зло спросила она, собирая со стола грязную посуду.

- Спит под кустиком на речке, - сообщил Иван, улыбаясь буфетчице. Может, и мы с тобой туда отправимся?

- Убери руки, рвань босяцкая! - буфетчица сильно толкнула парня в плечо. Тот зашатался на стуле, но не упал.

- Время к вечеру идет, придется фонари кой-кому навесить. Константинов обиженно-пьяным взглядом сверкнул в сторону Ивана.

- Это он шутит, хлопцы, - стал унимать назревающий скандал рыжий. Ты что же, Ванек, на чужую бабу рукава засучиваешь, ежели вот этот, - он указал на Константинова, - ейный муж.

- Сказать надо было. А так мне все едино, потому как до женского полу я очень неравнодушный... - оправдывался тот. - Извини, друг. Она у тебя со всеми прелестями, женщина что надо...

- Ладно, чего там, - вставил Гущин. - Лучше давайте о другом. Григорий Петрович, неудобно получается. Ты бы познакомил меня со своими приятелями.

- Действительно, куда-то нас не туда повело, - сказал Константинов. Но будем считать инцидент исчерпанным. Вам, ребята, можно сказать, повезло: сей человек, - он указал на Гущина, - даже не догадываетесь кто! Не узнаете? - Константинов сделал паузу. Все молчали. Только милиционер угрожающе приподнялся, готовый в любую минуту к решительным действиям, если вдруг Губошлеп не выдержит, зарвется, выдаст их уговор. - А ведь читать вы умеете. Тем более если крупно написано. А его фамилия по всей ярмарке буквами с эту бутылку: профессор Спиров выступает с общедоступной лекцией на тему "Вино, жизнь и смерть".

- Рад познакомиться с вами, профессор! - Иван протянул руку.

В разговоре вскоре выяснилось, что парочка с саквояжем знакома. Гущин, нетерпеливо ерзая на стуле, внимательно слушал все, что говорили подсевшие к ним грузчики. Саквояж стащил третий приятель, который отсыпался на восьмом причале.

- Ну а где теперь-то саквояж?

- Продан. На что и пили. Тут же, на пристани, вместе со всем содержимым. Его увез в деревню какой-то бухгалтер, - объяснил Иван, а его напарник зло добавил:

- Обобрал он нашего кореша, можно сказать, бессовестным образом. Вещь-то заграничная, особо качественная, ей цены нет, а он ее вместе со всеми потрохами за бесценок купил. Торговаться некогда было. Страсть как выпить хотелось.

- Из какой деревни этот бухгалтер? - Гущин решительно встал, стараясь не выдать себя. Он мог бы, конечно, всех троих за спокойную душу препроводить в участок, но сейчас было не до того. Саквояж ускользнул буквально из-под рук. А теперь где его искать? Да и времени в обрез, до отхода поезда чуть меньше часа. Вот незадача...

- Кажись, в Ковалихе он проживает, - сказал обладатель галифе. - Это рядом, на том берегу, сразу под Нижним. Я его признал, брательник мой по соседству с ним обженился.

- А не путаешь? - нетерпеливо спросил Гущин. - Точно в Ковалихе?

- А чего путать, ежели я сам оттуда.

- Тогда бегу. Ты, Константинов, завтра ко мне придешь...