Артур Жейнов - Музыкант

– Попроси-попроси. Только, боюсь, теперь поздно. Но ты постарайся, постарайся… Если б ты только знал, как мне неприятен. Да от одной мысли, что… Не обижайся только. Бывает ведь такое, что человек не нравится… Кошмар… Не знаю, как я буду спать эту ночь?..

Он на мгновение задумался, а потом тихо произнес:

– Ты знаешь, я, кажется, не могу этого сделать.

– Не можешь? – прозвучало расстроено.

– Игорь, он и так считает меня трусом… А у меня ведь никого нет… Понимаешь? Он мой единственный друг… Если сейчас откажусь, он никогда больше со мной не поздоровается.

– Эх ты… Килька ты в томате… Да и он такой же… Два сапога пара…

– Я да, но Игоря ты не трогай. – Из его уст это прозвучало грустно, но необычно уверенно.

– Ты что, его защищать вздумал? Пуп не надорви! Хлюпик, медуза.

Саня взмолился:

– Всего один день. Это не так много. Я ничего делать не буду… Ни есть, ни пить, ни разглядывать тебя. Просто лягу, и сутки не буду вставать. Ты не волнуйся.

– Только попробуй! И щупать нигде не смей! А то, знаешь, что сделаю?.. Так и будешь в толщах воды фосфоресцировать…

– Что?

– Ничего.

Подумав секунду, он предложил:

– Это далеко, я такси на завтра заказал, могу подвезти.

– Меня есть кому подвезти. И поверь, на таких машинах не таксуют. И еще, кроме твоего голоса, меня очень раздражает твое желание оказать мне услугу и, как догадываюсь, не только…

– Хороших снов, – не дав ей договорить фразу, Саша отключил мобилку.

Ночь была душной. Саша долго ворочался и никак не мог заснуть. Прокручивал весь разговор в голове снова и снова. Совсем не так ему все представлялось.

«Неужели я и впрямь такое ничтожество? Не может быть! Что они знают обо мне? Они не знают меня. Не знают, как часами я могу смотреть на небо. Не знают, какие бури клокочут во мне, когда играет скрипка. Как несется моя душа по руслу звонкого ручья, парит над лесами и озерами. Плечи, – при чем здесь плечи, когда внутри меня целый мир, огромная вселенная? А как же лодка и плакучая ива? Куда девать все эти мечты? Все то, что было там, где тени от веток вплетаются в ее волосы и алые губы шепчут мое имя».

Саня почувствовал, как по щекам текут слезы, от жалости к себе он уткнулся лицом в подушку и вслух зарыдал.

– О! Это он звонит! – возбужденный крик толстячка вырвал Александра из мира воспоминаний.

Саша оторвал взгляд от стекла, посмотрел в веселые кругленькие глазки второго пассажира.

– Да-да! Это он! Ну тот, из офиса! – уточнил толстячок, немного расстраиваясь из-за того, что пассажир с заднего сиденья не может вспомнить.

Саня не понимал о ком речь, но чтобы мужчина так уж сильно не переживал, улыбнулся и качнул головой:

– Вспомнил-вспомнил.

– Что ты говоришь? – удивлялся тот в трубку визгливым голосом. – И сейчас стреляют? Ты сам видел? А, слышал, – прикрыв трубку ладонью, посмотрел на молодого человека и хотел придать голосу трагизма, но не получилось. – У них там стреляют.

Саня кивнул.

– Как уволили? – изменился в лице толстячок. – И меня закроют? Ты не знаешь? Плохо работаем… В первый раз его видел?.. Серьезный? Очень? Почему с тромбоном?.. Может, ошибка?..

Над головой снова пронесся вертолет. Саня прильнул к окну автомобиля:

«Террорист… террорист… А может, хороший человек?..»

Кубинец прятался на крыше за вентиляционной вытяжкой, когда на пятачке, как раз между шпилем и огромной параболической антенной, приземлился громоздкий, с серыми пятнами облупленной краски на зеленых боках, вертолет.

Пригибая головы, к полураскрытым дверям чердака устремились люди в черных масках и камуфляжах, раздутых из-за бронежилетов, и с автоматами наперевес. Все как один небольшого роста, коренастые.

Когда ветром донесло обрывок какой-то фразы, довольный своей проницательностью Кубинец улыбнулся:

«Так и есть – китайцы. Люди агентства. Конкуренты. Сейчас тут будет шумно и весело».

Как только группа исчезла, человек с виолончелью покинул свое укрытие. Пока пилот оставался один, медлить было нельзя.

Лопасти вертолета перестали вращаться, но тихо не стало, потому что из-за зеркальной высотки напротив вынырнул второй. Несколько секунд, и вот он уже совсем близко – грохочет, ревет мотором. Подался вверх, завис над крышей метрах в десяти и, не спеша, далеко не удаляясь, облетел здания.

«Аж целых два! Уважают», – с гордостью отметил Кубинец.

Одинокую фигуру человека на пустой крыше заметить не сложно. Он неторопливо вышагивал по бетонным плитам и, улыбаясь, махал солнечным лучам, пробивающимся из-за вертолета. Растерянность людей внутри винтокрыла, похоже, передалась и самому аппарату: он стал как-то сумбурно, неуверенно покачиваться, и звуки, издаваемые им, изменили тональность.

Мужчина, вытанцовывающий на крыше, лихо запрыгнул в открытую дверцу оставленной наемниками машины и, вытягивая из кармана пистолет, устремился к пилоту.

– Гражданин, вы парковочный талон приобретали?! – услышал человек за штурвалом, повернул серое с узкими, задумчивыми глазами лицо, но ничего не увидел, потому что раздался треск, и от треска стало темно.

«Корабли, танки, самолеты – чего только не было, – думал Кубинец, клацая тумблерами, запуская турбины. – Как много утеряно, – вздохнул он с сожалением. – Больше нет восхищения, не осталось и толики той радости предвкушения полета. А ведь когда-то…»

Огромная машина, дрожа и булькая, оторвалась от бетона. На сидении рядом зашевелился пилот. Пришлось еще раз стукнуть его по затылку.

Половина датчиков на панели не работала. Педали нажимались со скрипом.

«Старенький аппарат. Таких у агентства по всему миру множество. Томятся в заброшенных ангарах, чтоб однажды, быть может последний раз, подняться к облакам, – отметил Кубинец и вдруг задумался над вещами, о которых и не думал никогда. – Да… агентство давно не то – нет былой мощи. Где они – благородные цели отцов-основателей? Наследники – кучка авантюристов – подчинили могучую организацию своим интересам. Кланы делят, что осталось. Враждуют, торгуются, договариваются. Еще договариваются. Идеи?.. Идеи в прошлом. Что было – разведшкола, задания, самопожертвования. Да, ни дома ни семьи. Результат – вот главное! Во имя родины! Во имя справедливости! И что осталось? Обида? Нет, и ее не осталось…»

Не осталось. Да, спроси его сегодня, и услышишь равнодушное «плевать». Но когда-то… Когда-то было больно. Его верой, его руками кто-то грязный, беспринципный и бесконечно жадный загребал жар. Все идеалы рухнули в одночасье. Сколько сил было потрачено впустую. Не людям, которым верил и которых любил, служил он, а кучке дорвавшихся до власти подлецов. Им нужны были его умения и знания, ему же от них не надо было ничего.