Артур Жейнов - Музыкант

Вот он маленький сидит в песочнице. В правой руке лопатка, в левой – маленькое зеленое ведерко. К нему подходит великан и долго молча разглядывает. У великана большой плащ и кожаные перчатки с красивыми блестящими заклепками. «Подари мне варежку, – просит он великана. – Я дам тебе ведерко. Оно зеленое, для лягушек». Незнакомец снимает и протягивает ему перчатки, потом берет на руки и спрашивает:

– Ну что, Саня, узнаешь меня?

– Нет, – отвечает он смущенно.

– Я твой дядя, дядя Володя.

– Дядя Володя из Москвы? – радостно спрашивает он. Великан кивает: – Да, из Москвы. Поедешь со мной в Москву?

– Я спрошу у мамы?

– Видишь ли, Саша, мама и папа, они… улетели на Луну… Они там будут долго… Там много дел… У меня здесь много дел, и мне нужен помощник. Такой, чтоб и лопатку, и ведерко мог держать.

– На Луну? А я… А как же я? – не понимает он, и становится обидно, обидно до слез. И великан оказался не настоящим, потому что великаны не плачут. А этот заплакал вместе с ним…

Вот он крутится возле зеркала. Только это не он, а девочка лет десяти. У нее длинная толстая коса и смазливое личико. Она долго примеряет мамины сережки, бусы и браслеты. И так станет, и эдак. Прищурится и посмотрит как-то уж совсем по-взрослому. Руки потянулись за помадой, но с улицы в открытое окно долетело: «Рита! Рита!»

И вот она мчится по ступенькам вниз…

…Ночь, темно, фонари не горят. Идет дождь, очень холодно. Девочка, сдирая коленки, ползает по клумбам и твердит: «Сережки, сережки, где же эти проклятые сережки?» Она замерзла, промокла насквозь, но домой идти страшно, и худенькие ручки продолжают шарить по траве, по земле. В десятый, сотый раз все те же места.

«Рита! Рита!» – беспокойно зовут голоса из темноты.

«Ужас, какой ужас, – думает она. – Нет, никогда, никогда я больше не вернусь домой! Уж лучше замерзнуть здесь!»

Как кадры из фильма, возникают все новые персонажи.

«…Эй, ботан!» – кричит сзади какой-то толстяк и бьет раскрытой ладонью в ухо…

«…Рита, ну что ты, у нас же любовь, для меня это навсегда», – просит о чем-то парень с длинной крашеной челкой и, пытаясь прижать к себе, елозит мягкими усами по щеке.

«Отстань! – отпихивает она, – я тебя предупреждала…»

«…Я не понял, Санек? Мы вроде не так договаривались! – треплет за воротник кто-то худой, коротко стриженый. – Сначала ты решаешь мне, и только потом, когда я покажу тебе ручкой вот так…»

Самые яркие, запоминающиеся события из чужой и одновременно знакомой жизни проносятся мимо, поражают и тут же забываются.

«Все взо-орве-етс-ся! Все взо-орве-ется!» – замедленные жеваные фразы доносятся, словно из потустороннего мира. Постепенно ускоряются, делаются четче, понятней. И как только проникают в сознание, и угрожающий смысл их становится явью – раздается взрыв.

Первое, что увидел Саня, придя в себя, – квадратный подбородок незнакомца, застывшую улыбку, верхний ряд белых зубов и удивленные пустые глаза. Мужчина средних лет с загорелым исцарапанным лицом, не мигая, будто усмехаясь чему-то, глядел в темноту комнаты. И тут Саня понял, что сам лежит на полу в нелепой неудобной позе: руки, ноги раскинуты в стороны.

Он отвел взгляд от мужчины. В полуметре от него, точно с таким же застывшим выражением лица лежала Рита.

– Что это?! – завопило вдруг в голове тонким женским голосом. – Что это?! Да у меня же кровь на шее! А почему?.. Как это?.. Я не могу… не могу двигаться! А-а-а!

– Не кричите мне в уши! – раздался еще один голос, только теперь хриплый мужской. – Инструмент! Где мой инструмент? Время! Время! Чего разлегся – бежать! Бежать надо!

– Оно не слушается меня! – снова запищало, теперь еще громче. – Тело не слушается меня! Руку не могу сжать! Я больше не хочу! Я передумала! Вытаскивайте! Вытаскивайте меня скорее!!!

– Так, спокойно, спокойно, – дрожал в голове мужской голос. – Это галлюцинация. Я не могу себя видеть. Это вот не я лежу. Не я… Это все из-за сотрясения… Это пройдет. Сейчас я встану, подниму эту чертову скрипку и уйду отсюда. Ну же! Шевелись, возьми себя в руки! Шевелись, иначе ты покойник…

«Мамочка! – испугался Саня. – Все не так… Все совсем по-другому… Почему голоса? Так должно быть? А что с Ритой? Молчит, а голос слышу. Почему так странно лежит? Она вообще – дышит?»

– Рита! – позвал он и потянулся к девушке. – Рита, ты слышишь?

– Что происходит?! Кто это говорит? – задребезжало где-то под темечком. – И чего я согласилась? Он что? Он что, тоже здесь?

«Рита, это ее голос. Я слышу ее голос…»

– Я поняла! Я поняла! Он в моей голове! Ты в моей голове, слышишь? Нет, это я в его голове! Это я в твоей голове!.. А как это?!

Наверное, никто, даже сам Павел Игоревич, который лежал без чувств, заваленный кусками бронированного стекла, не смог бы объяснить: «а как это?»

Увы, столь долгожданное в мировой науке событие, о котором не переставал твердить в последнее время известный теоретик, опытнейший практик, одна из самых ярких фигур современной науки Павел Игоревич Ширяев, вместо фурора обернулось полным фиаско.

Едва начавшись, эксперимент вышел из-под контроля. Замены сознания не получилось. Вместо этого в одном теле оказались заперты три «я». Они отличались полом, возрастом, взглядами, интересами, опытом и желаниями. И только Богу было известно, когда снова они почувствуют собственные руки и ноги…

За стеной послышались выстрелы, от автоматных пуль на железной двери блестящими бугорками вздулось железо.

«Бежать!! – требовательно кольнули сознание Саши чужие мысли. – Бежать?»

– Стреляют! Мамочка! – пропищало тонким голоском, пробежало по внутренней стороне затылка, затаилось где-то возле левого уха.

Саня уперся руками в пол, стал медленно подниматься на ноги.

– Ну вот, – выдохнул кто-то невидимый. – Значит, позвоночник у меня не перебит. Все работает. Координации, конечно, никакой, но это ничего… Ничего, сейчас все получится. Где он? Вот он, под дверью. Целый? Ну надо же – целый! Драгоценный мой. Теперь его надо поднять… Ну… ну же… Алле… ну!..

Саня ошалело огляделся по сторонам.

«Это подсознание… оно разговаривает», – ужаснулся своей догадке.

– Ну, чего встал?! Чего встал?! – от требовательного крика, казалось, разорвет голову. – Ну, вот же он лежит. Дрянные ноги! Да что с вами?! Не время… не время для капризов! Ну же! Ну же! Топ-топ! Топ-топ! Давай! – злился Кубинец и никак не мог понять, почему собственное тело его не слушается.

Дверная ручка дергалась в разные стороны. С той стороны кричали на английском, но смысл почему-то был понятен:

– Ломай! Ломай ее!

– Я один туда не пойду!