Артур Жейнов - Музыкант

– Но-но-но… Но… но… Хватит и сотни. Деньги нам еще пригодятся, студент.

Не глядя на старика, Саня отдал тому сто долларов, потом подумал и добавил еще сотню.

– Щедрый, – упрекнул Кастро. – Ты самый щедрый вегетарианец, каких я знал. Впрочем, ты же и самый жадный. Вашего брата ведь так в толпе не разглядишь: прячетесь. Ну что ты на нее так пялишься? Ничем не поможешь. Он задохнулся, он мертвый.

Молодой человек не отрывал взгляд от пузатой овцы.

«Шелохнулся… Еще шелохнулся…»

– Это ненадолго.

– Мы хотели в город, – подавленно произнесла Рита. – Идемте в город.

Саня отвернулся, постоял несколько секунд, потом решительно рванул на себя дверь. Теперь она открылась полностью. Быстро заскочив в самолет, вытащил из ящиков с инструментами давно примеченный нож. Выпрыгнул наружу, растолкал пастухов и, встав на одно колено, склонился над овцой. Легким, будто отработанным движением разрезал кожу на брюхе животного, потом засунул в кровавое чрево по локоть свои руки и вытащил небольшой, шевелящийся в прозрачном мешке плод. Пленка сразу порвалась, вытянулись, задрыгали ножки, маленькое копытце стукнуло по ладони.

Афганцы опять загомонили, кто-то похлопал молодого фельдшера по плечу. Снова появился горластый старик. В его руках трепыхался мощный, с толстыми скрученными рогами, баран. Пастух улыбался своим беззубым ртом и тыкал головой барана в Санино плечо.

«Чего он теперь хочет?»

– Платишь хорошо, – отозвался Кастро. – Хочет, чтобы этого тоже купил.

Саня изменился в лице и замахал руками:

– Не-не, ничего больше не покупаю… Аллах-Акбар… Вдруг стало тихо, афганцы переглянулись.

«И чего я сейчас такого сказал?» – подумал испуганно.

«Бе-е-е…», – поднимаясь на ноги, заблеял в лицо ягненок.

Рынки, базары и даже магазины всегда угнетали Саню. Любое скопление людей пугало. Это шло еще из детства. Тогда, после смерти родителей, он жил с дядей. Как-то они пошли на вещевой рынок, и Саша потерялся. Всего несколько минут он, заплаканный, рыскал в толпе галдящих, безликих чудовищ. Дядя быстро отыскал его, привычным движением подхватил на руки и прижал к груди, но ужас, сознание того, что он потерялся и теперь всегда будет один, оставил глубокий след в душе ребенка. Странно, но этот сегодняшний базар не угнетал его. На удивление, толкотня, шум и непривычные запахи возбуждали. Он не потерялся, не исчез, наоборот, стал секретной и самой главной клеткой огромного организма.

Мысли о клетках напомнили о голоде. Саня нашел кафе и первым делом напился апельсинового сока. Выпил почти два литра. Потом быстро нахватался рису, уже спокойней – жареной рыбы и нехотя пожевал капустного салата. Сдачи с сотни долларов не было, поэтому рассчитался позже, когда купил себе джинсы, кроссовки, новую безрукавку и свитер.

Пленка сразу порвалась, вытянулись, задрыгали ножки, маленькое копытце стукнуло по ладони .

Переоделся и сразу почувствовал себя другим человеком. Затасканную, пропотевшую, с чужого плеча одежду выбросил тут же в мусорный бак.

– А обещал вернуть, – напомнила Рита. – Трепло.

– Ты самый расточительный вегетарианец, какого мне доводилось содержать, – жаловался Кастро. – Если бы вчера мне кто-то сказал, что я буду столько тратить на какого-то левого мужика – плюнул бы тому в рожу.

Саня бродил по рынку. Рита несколько раз останавливала его, то и дело восклицая.

– Подожди! – кричала она. – А вот это платьице неплохое… Спроси у нее – это сари?.. Ой, какая накидка потрясающая!

– Крем для бритья… и станок с лезвиями купи, – говорил Кубинец. – Отличный нож! Какая сталь! Я хочу этот нож!

Саня обменял пятьсот долларов на афгани и купил Кубинцу нож и спортивные очки. Рите – серебряную цепочку, браслет и брошь с бирюзой. Он примерял на себя бусы, а когда прикладывал к ушам сережки, на него смотрели с удивлением. Весь этот хлам сейчас был не нужен, но девушка устала. Саня чувствовал, что ей трудно, ему хотелось как-то развеять ее, отвлечь. И Кастро охотно потакал ее прихотям, сам указывал на товар:

– А вон еще цацки! Геркулес, двигай туда. Давайте купим вон ту шкатулку, для сувениров в самый раз.

По заказу Кастро Саня нахлобучил на голову пятнистую шляпу и, когда смотрелся в зеркало, Рита вдруг сказала, что у него красивые глаза. Саня улыбнулся, но промолчал. Стало неловко, но не от этих слов, а от того, что Кубинец никак не прокомментировал реплику.

Темнокожие, темноволосые, облаченные в широкие штаны и светлые яйцеподобные шапочки, люди провожали взглядами светловолосого, белокожего парня в европейской одежде. Он так же чувствовал интерес женщин, укутанных в паранджи, скрывающие изгибы их тел и лица. Он ощущал, как сквозь сито вуали за ним с интересом наблюдают их мало что видевшие в этом мире глаза.

Ничего особенного рынок собой не представлял. Рынок как рынок, разве что тесноват слегка, многовато велосипедов и ишаков, да и говорят непонятно. Впрочем, он и дома к рыночным разговорам не прислушивался, а тут и подавно не хотелось. На всем лежала печать нищеты: на ржавых подоконниках, изъеденных пулями стенах и на завалившихся в некоторых домах крышах. Но Саня не стал зацикливаться – жить он здесь не собирался, и это несказанно радовало. Настроение улучшалось, и он с каждой минутой все больше любил свой дом.

Вспышка, щелчок и Саня зажмурился. Чья-то рука похлопала по плечу.

– Салют, Европа! – услышал он.

Поморгал, зрение вернулось, появилась картинка: крупным планом широкое лицо незнакомца и протянутая им пятерня.

– Берлин?! Стокгольм?! Брюссель? А?.. – очень громко, по-хозяйски, как это делают харизматичные, уверенные в себе личности, спрашивал незнакомец. Он был толст, на полголовы выше Сани и раза в три старше. От местных он отличался еще больше, чем Саня, – белые волосы, выбеленные зубы и кожа мучного цвета.

– Американец, – сразу определил Кастро. – Пусть катится своей дорогой.

Саня пожал протянутую кисть, неуверенно кивнул.

– Нет… нет… нет… как я мог ошибиться? – лукаво щурясь, говорил незнакомец. – У вас северный профиль, и скулы… Я узнаю эти скулы… У моего племянника такие… Он живет в Норвегии, его мать оттуда. Напыщенная деревенщина… И к черту ее! Но я угадал? Угадал, да?

– Вы почти угадали, – ответил Саня по-английски и улыбнулся.