Куинн Фосетт - Братство Майкрофта Холмса

Я слушал Майкрофта Холмса, и меня всё сильнее охватывали дурные предчувствия. Как могу я защитить Макмиллана от таких мощных врагов, не выдав истинный характер моей миссии? А поверит ли он мне, если я расскажу о ней? И наконец, даже если поверит, то согласится ли он объединить усилия с Майкрофтом Холмсом для защиты Соглашения?

Холмс угадал мои мысли.

— Надеюсь, что до этого не дойдёт. Если потребуется раскрыть себя перед ним, ничего не говорите сами. При крайней необходимости я сам ему всё скажу.

— Что я должен буду доложить ему о пассажире салон-вагона? Он боится подхватить от инвалида какую-нибудь заразу, — пояснил я.

Холмс задумался.

— Думаю, лучше всего будет сказать, что инвалид — важный военный советник, искалеченный в сражении несколько лет тому назад. Он не страдает никакими заразными болезнями, так что Макмиллан может не бояться, что подцепит чуму. — И негромко рассмеявшись, добавил: — Можете ещё сказать, что этот калека почти совсем глухой и с ним очень трудно иметь дело. Это остановит его, если он вдруг возжелает общения.

— Вы выбрали неплохой способ укротить его, — кивнул я. — Хорошо, я преподнесу ему эту сказку. Остаётся надеяться, что нам удастся без дальнейших треволнений покончить с этим делом. Если бы только это Соглашение не было таким важным! Но оно именно таково, — добавил я, подумав, как трудно поверить, что какой-то клочок бумаги может стоить столько, сколько уже пришлось заплатить за него. Конечно, безопасность целых народов была дороже жизней нескольких человек, по крайней мере я всегда верил в это. Но ведь не прошло и двадцати четырёх часов, как на моих глазах убили человека, да и сам я убил ещё одного двумя днями раньше, и теперь во мне уже не было такой убеждённости.

Майкрофт Холмс заметил, что я не допил бренди, но ничего не сказал, а лишь спросил:

— Когда вы ели в последний раз?

— Утром.

— Гатри, вы наверняка сильно проголодались. Мне нужно, чтобы вы были в состоянии боевой готовности, поэтому вам нельзя голодать. Если хотите, я могу заказать в ресторане ужин для вас. — Он повернулся к Крейцеру, и юноша сразу же вскочил с места. — Устройте поскорее для Гатри хороший ужин. Отнесите в его купе.

— Я должен ещё накормить Макмиллана, — напомнил я.

— Конечно, — согласился Холмс. — Если угодно, Крейцер позаботится об этом. — Он взглянул на юношу, который в этот момент выходил из вагона, направляясь в вагон-ресторан, располагавшийся по соседству. — Если Макмиллан будет недоволен вашим долгим отсутствием, сошлитесь на глухоту калеки. Пусть знает, что вам пришлось по многу раз повторять простейшие вопросы.

— Хорошо, — кивнул я. — Я с удовольствием поем. Следует признать, что, подумав о еде, я сразу же ощутил голод. Я поем и постараюсь сделать так, чтобы Макмиллану не пришло в голову отправиться надоедать вам.

— Благодарю вас, Гатри. — Холмс встал и указал на дверь, соединявшую его апартаменты с вагоном, где в одиночестве ехал Макмиллан. — Он тяжёлый человек, я знаю, но скоро всё это кончится.

— Надеюсь на это, — столь же сердечно, сколь и опрометчиво ответил я.

В полдень рассыльный принёс письмо для Г. от мисс Ридейл с пометкой «лично».

Поскольку М. X. не оставил мне никаких указаний на этот случай, остаётся только сохранить письмо до их возвращения. Я направил мисс Ридейл уведомление об этом, позаботившись, чтобы в будущему неё не было возможности ссылаться на своё незнание положения дел.

— Глухой калека! — воскликнул Макмиллан, выслушав мой рассказ несколько минут спустя после того, как я покинул салон-вагон и общество Майкрофта Холмса. — Вот бедняга! И его, подумать только, волокут через всю страну.

— За ним ухаживает кадет, — напомнил я.

— Наверно, какой-нибудь родственник. Здесь, в Германии, много старых военных семейств. — (Как будто в Британии их меньше.) Макмиллан указал на окно. — Я разглядывал церковные шпили, мне нравятся цвета, в которые они раскрашены. Есть несколько вещей в Баварии и Бадене, которые мне по вкусу; одна из них — ярко окрашенные крестьянские дома. Они такие праздничные, не то что в Англии. Английские крестьяне ничего не понимают в этом.

— Я воспользовался возможностью пройти через соседний вагон в ресторан и заказал ужин для вас, — продолжал я, стараясь показать себя хорошим слугой. — Его скоро должны доставить.

— Прекрасно, — одобрил Макмиллан. Его настроение становилось всё лучше по мере удаления от Мюнхена. — Надеюсь, они догадаются подать какое-нибудь из этих прекрасных рейнских вин. Конечно, приятно пить пиво в деревенской гостинице, но в поезде к обеду годится только вино. А французское вино лучше немецкого, где бы мы ни находились, — сообщил он, внимательно прислушавшись к своим словам и преисполнившись восхищения собственным вкусом.

— Возможно, еду принесёт кадет; этот пассажир не хочет, чтобы его лишний раз беспокоили, — сказал я, твёрдо зная, что это не доставит удовольствия Макмиллану. — Мне показалось, что так будет благоразумнее.

— Если это устроит старика, то, думаю, всё в порядке, — сказал Макмиллан своим обычным недовольным тоном. Он взглянул в окно и испустил вздох. — Я слышал, что уже есть паровозы, которые могут проезжать чуть ли не по семьдесят миль в час. Конечно, они не в состоянии тащить много вагонов, но зато могут поддерживать высокую скорость, пока им хватает топлива. — Насколько я успел изучить его характер, он хотел сказать, что если такой паровоз существует, то он должен быть в его распоряжении.

— Мне тоже доводилось слышать об этом, — ответил я, не упомянув, правда, что прочёл эти сведения в конфиденциальной записке, поступившей из Уайтхолла. — Но вы же знаете, как легко люди поддаются всяким слухам. Им хочется верить, что такой паровоз есть, и они клянутся в том, что доподлинно знают о его существовании.

— А вы ведь циник, Джеффрис, — с надменной усмешкой сказал Макмиллан. — Я не стал бы так, с порога, отрицать существование такого паровоза. — С этими словами он жестом отослал меня прочь.

Вернувшись в своё купе, я опустился на скамью, ощущая полное изнеможение. Но едва мои веки начинали смыкаться, как тут же какой-нибудь звук выдёргивал меня из дремоты, и я уже начал опасаться, что никогда больше не смогу заснуть. Я достиг той стадии усталости, когда перевозбуждение, притворяясь насторожённостью, непрестанно теребит натянутые нервы. День клонился к вечеру, на небе появились первые отблески заката. Дома в этот час я завершал бы рабочий день у Майкрофта Холмса и собирался пить чай.

Когда кадет Крейцер постучал в дверь, я чуть не бросился на пол: настолько громко и резко этот стук прозвучал на фоне мерного погромыхивания колёс. Взяв себя в руки, я открыл дверь.