Джим Нисбет - Тайна Сиракузского кодекса

— Он всего лишь интересуется…

— Отлично, — сказал я. — Он тебя коварно обманул? Уверял, что никому не причинят вреда? Ты что, не слушала, что я говорил? Джон Пленти убит. А это, — я ткнул пальцем в снимок, — как раз то, из-за чего его убили. И знаешь что?

— Э… — трепеща, откликнулась Мисси, — что?

— У него этого не было, вот что. Он даже не знал, что это такое. Как и я. Я не знал, что это такое, пока не явился Бодич с безумной историей своей ученой сержантши. Как там ее звали?

— Мэйсл, — несчастным голосом напомнила Мисси. — Она — знаменитость.

— Сержант Мэйсл знаменита? Чем же?

— Своим переводом «Сиракузского кодекса», — несколько удивленно пояснила Мисси. — Он широко цитировался еще до выхода боллингеновского издания.

— Что?

— Я не вру, — проскулила Мисси. — Пожалуйста, поверь мне.

— Ни за что. Успокойся. Разберемся, так или иначе. Оставив в стороне этот светоч учености в лице сержанта департамента полиции Сан-Франциско, изгнанной на Парковый участок за то, что у нее хватило дерзости обвинить своего шефа в сексуальных домогательствах — что, кажется, не приостановило выпуска боллингеновского издания ее перевода «Сиракузского кодекса», — ты-то откуда все это узнала? Ведь уже ясно, что ты все знала уже давно и, лежа со мной в постели, слушала, как Бодич объясняет то, что тебе было прекрасно известно. И почему, черт побери, это настолько интересует Томми Вонга, что он готов убивать?

Мисси безнадежно возразила:

— Убивает кто-то другой. Томми бы пальцем никого не тронул.

— Это как посмотреть. Он подсовывает тебе тройку переулочных костоломов, или кто там они такие; они вооружены и похищают людей, а ты полагаешь, что Томми Вонг никого не обидит? Маленький вопрос: каким образом он бы помешал им обижать людей?

— Это не Томми, — упрямо твердила она. — Он просто коллекционер.

— И что он коллекционирует?

Она указала подбородком на снимок:

— Он когда-то принадлежал ему.

— Принадлежал ему? Великолепно. Может, ты теперь хоть скажешь мне, что это за чертовщина?

Я бросил снимок через стол.

Она в искреннем изумлении переводила взгляд со снимка на меня и обратно.

— Ты правда не знаешь?

Я покачал головой.

— Правда не знаю.

— Это крупный план шлифованного граната.

У меня вздернулась вверх бровь.

— Это камень, — объявила Мисси, — из перстня Теодоса.

— Что ты говоришь?

Я взял фотографию и стал рассматривать ее с возросшим интересом.

Мисси пристально наблюдала за мной. Теперь, когда мы перешли к обсуждению ее излюбленного предмета, она отчасти обрела прежнюю уверенность.

— Дэнни, ты меня не обманываешь? Ты правда совсем ничего ни о чем этом не знаешь? Правда-правда-правда?

Я уронил снимок на стол.

— Никогда в жизни не видел этого перстня. Я в полном мраке. — Я откинулся назад. — И знаешь что, Мисси? Если ты оставишь меня во мраке, я могу однажды дозреть, как писал некогда поэт Филип Вален, будто помидор или сумасшедший.

Она поджала губы.

— Во мраке, — горестно заметила она, — ты мог бы еще дожить до старости.

— Ты не следишь за логикой современной жизни. Во мраке жить до старости противопоказано. И дело не только в этом.

Я опять постучал по фотографии.

— Все говорят, что «Кодекс» сгорел в пожаре в Милл-Вэлли, но никто его там не видел. В то же время девочка из службы погоды собирала драгоценности. Не попал ли этот перстень в ее коллекцию? И не из-за него ли началась вся суматоха?

— Ладно-ладно, — вздохнула она, приподняла фотографию, так что она стояла перпендикулярно столу, посмотрела на нее и снова уронила.

— «Сиракузский кодекс» пропал из Национальной библиотеки лет сто семьдесят назад.

— В 1830-м.

— Это точная дата. А в подпольном мире искусства его местонахождение известно по меньшей мере пятьдесят лет. С тех пор, как он исчез с виллы на побережье Греции во время Второй мировой.

— Из греческого музея?

— Разве я говорила о музее?

— Но я думал, тот телевизионщик…

— Кен Хэйпик.

— Верно. Господи, ну и имечко!

Мисси пожала плечами.

— Это был его сценический псевдоним. Ты не о том думаешь.

— У ведущих новостей бывают сценические псевдонимы?

— Дэнни, — Мисси улыбнулась. — Ты, бедняжка, и вправду обитаешь в невероятно крошечном мирке.

— Если в новостях выступают под сценическими псевдонимами, — тупо повторил я, — осталось ли в мире что-нибудь святое?

— Уж конечно, не в программах новостей, — возразила Мисси.

— Словом, я думал, он украл…

— Купил, — поправила она.

— Купил, а потом украл «Кодекс» у Джеральда Ренквиста. Где его взял Джеральд?

— Это вопрос семантики. Забудь о Хэйпике. Вся история правдива, но это ложный след.

— Ложный след? Парень со своей подружкой сгорели заживо…

— Послушай меня. Хэйпику показали «Кодекс» в частном музее. Не в городском, не в государственном, не в национальном, а в частном. Он находился в частной коллекции.

— Такой, как Гетти? Музей Гуггенхейма? Какая разница…

— Нет-нет, Дэнни. Частная коллекция. Особая коллекция. Коллекция, которая закрыта для всех, тем более для публики. Коллекция, принадлежащая одному человеку исключительно для его удовольствия.

— И закрытая для проверок, инспекций, налогообложения?

Она согласно кивнула.

— И следовательно, лишенная также и защиты закона.

— Верно.

— Что означает, что пираты, и воры, и подпольные коллекционеры покупали и перепродавали друг другу «Кодекс»?..

— Много-много раз.

— С первого похищения? То есть из Национальной библиотеки?

— Имеются сомнения и в законности покупки Национальной библиотеки. Но та покупка, по крайней мере, производилась публично.

— Так или иначе, этот «Кодекс» в списках краденого уже сто шестьдесят лет.

— Точно так.

Я поднял фотографию.

— Как она попала к тебе, Мисси?

— Так и знала, что ты спросишь.

— И откуда, черт возьми, тебе так много известно?

— И об этом тоже.

Одним ответом меня осенило:

— «Кодекс» прошел через руки Кевина?

— Почти так, — с сожалением ответила она.

— Почти?

— Его перекупили.

— Кто?

— Догадываюсь, что кто-то из Багдада.

— Так когда это было? Десять-двенадцать лет назад?

Она пожала плечами.

— Я еще была замужем за Кевином.

— Пятнадцать или двадцать?

— Дэнни, прошу тебя!

— Речь не о твоем возрасте, — сказал я суховато, — но о деле, почти столь же важном.

— Я рада, что ты это понял. Когда Кевин приобретал известность на том или ином рынке, ему предлагали самые разные предметы. Одно вечно тянуло за собой другое.

— Сколько просили за «Кодекс»?

Она поджала губы:

— Кевин остановился на семи с половиной миллионах.