Лев Корнешов - Последний полет «Ангела»

— Спасибо, фельдфебель, за помощь, — сказал Адабаш Вилли. — Давай руку, парень. Найди меня в медсанбате, поговорим. Свой долг ты, кажется, отдал.

К удивлению санитаров, он пожал руку немцу, попрощался с фрау Раабе, коротко бросил Ирме:

— Приходи проведать, Орлик скажет, куда меня определят. Сержант… Наведите здесь… порядок, — попросил капитан.

На следующий день Орлик пришел со своими разведчиками.

— Хозяйка, — позвал он фрау Раабе, — покажи, что надо сделать.

Фрау Раабе не поняла его, испуганно и жалко улыбнулась, ей подумалось, что русские пришли свести счеты за ее мужа-эсэсовца.

— А-а, — махнул рукой Орлик, — что с нее сейчас спрашивать, немчура, одним словом…

Он снял гимнастерку, аккуратно сложил ее, другие солдаты, тоже с явным удовольствием разделись до пояса. В кладовке Орлик отыскал метлу. Ирма первая поняла, что они намерены делать, и жестами показала, где хранятся лопаты, носилки и другой инвентарь, которым они поддерживали порядок во дворе.

Пришел Вилли, он лучше женщин знал, что надо солдатам и Орлику, извлек из кладовки стекло, инструменты, и сержант очень ловко застеклил окна.

Фрау Раабе молча наблюдала, как солдаты приводят в порядок ее дом, и вдруг опустилась в кресло, совсем по-старушечьи сложила руки на коленях, расплакалась. Странно и непонятно было то, что русские солдаты, которых доктор Геббельс называл зверями, варварами, людоедами, насильниками, пришли в ее дом, чтобы не грабить и жечь, а убрать все то, что нагородила в нем война. Вот и Ирма… Суетится вместе, с русскими, смеется и, кажется, чувствует себя среди них очень хорошо.

Вилли предупредил фрау Раабе, чтобы не вздумала давать марки — русские обидятся, и посоветовал:

— Приготовьте им чай.

Ирма накрыла на стол, пригласила Орлика и солдат, сержант жестом показал — садитесь с нами. Чай пили совсем по-домашнему, солдаты оживленно что-то обсуждали свое.

— О чем они говорят, Вилли? — Фрау Раабе теребила бывшего фельдфебеля. — Ведь вы же были в России, хоть какие-то слова запомнили?

— Они говорят о том, что скоро демобилизуются, поедут домой, войну называют проклятой.

Вилли внезапно помрачнел.

— Что такое, Вилли?

— Вон тот, молодой, говорит, что ему некуда ехать, немцы, то есть мы, сожгли все его село, а всех родных расстреляли.

— Бог мой… — растерялась фрау Раабе. — Что же нам делать?

— Ничего уже не поправишь, — печально ответил ей Вилли.

Ирма хозяйничала на этом чаепитии. Она старалась изо всех сил, ей очень хотелось быть доброй и приветливой не только потому, что солдаты пришли помочь им, женщинам, и оказались сейчас, когда не гремел бой, добродушными людьми. Она видела в них частицу того мира, к которому принадлежал молодой, отчаянный капитан, так внезапно, со свинцом и кровью, ворвавшийся в ее жизнь. В старые времена часто говорили: породнились кровью… Геббельс тоже много кричал о крови предков, но эти фразы не трогали душу, они были непонятными и пугающими. А теперь она увидела, что это значит: человек исходит кровью, и кровь все вокруг окрашивает в цвет смерти, хотя струится алым тоненькими ручейками.

— Капитан… Где капитан? — робко спросила Ирма Орлика.

Он понял.

— В госпитале Адабаш.

— А-да-баш? — удивилась Ирма.

— Это фамилия такая у господина капитана, — объяснил Вилли.

— Как мне его найти? — спросила Ирма. И, увидев, что Орлик не понимает ее, она все повторяла и повторяла, взволнованно и возбужденно, эти слова, пока сержант не догадался, о чем его спрашивают. Он взял листок бумаги, карандаш, нарисовал простенькую схему улиц, в одном углу ее изобразил домик, в другом — большое здание с крестом, наподобие тех, что рисуют на машинах «скорой помощи». Домик и здание сержант соединил пунктирной линией.

Ирма радостно схватила листок, присела перед сержантом в низком книксене, чем немало его смутила.

…И вот теперь военный врач, строгая женщина в погонах и с орденами, распорядилась:

— Пропустите ее.

Ирма стояла перед нею, низко опустив голову, она боялась, что ее прогонят отсюда, ей и так пришлось объясняться с патрулями, которые часто останавливали ее, когда шла, точно следуя пунктирной линии, нарисованной для нее сержантом Орликом. На счастье ей встретился офицер, хорошо говоривший по-немецки, она ему объяснила, кто она такая и куда идет, офицер все понял и приказал одному из солдат сопровождать ее. Так она и пришла к госпиталю — с букетом роз и почти под конвоем.

Подошла медсестра, грубовато проговорила:

— Идем, немка.

В се словах, в жестах, во всем облике явно чувствовалась неприязнь. Впрочем, медсестра и не пыталась ее скрывать.

Госпиталь разместили в уцелевшем особняке, принадлежавшем одному из магнатов нацистской военной промышленности.

Ирма стояла перед широкой лестницей, ведущей к парадному входу. Потом она поднялась на первую ступеньку… на вторую… Каждый шаг давался ей трудно, словно она пыталась взойти на высокую-высокую гору, где обитала неизвестность.

«Мой капитан! Спешу поделиться с тобой большой радостью — по нашим улицам прошел первый трамвай. Это было удивительное зрелище — все жители приветствовали его аплодисментами. Город будто снова встает из пепла, хотя вокруг, стоит отойти от нашей тихой улочки, — мрачно чернеют руины, и пепел на камнях еще теплый. Иногда мне кажется, что я попала на другую планету, поверженную в прах и небытие. И вижу марсианские пейзажи, мрачные, в багряном тумане. Поздними вечерами сижу у окна и придумываю: было здесь королевство злых колдунов, вот там стоял замок главного колдуна, руины пониже — дворцы его сановников, вот то обугленное здание из гранита — место пыток… Потом налетел ураган, разверзлись небеса, громы и молнии испепелили мрачное, злобное королевство. А может, это совсем не сказка?

У нас большое событие. Приехал на «джипе» советский офицер, велел мне и маме быстро собраться. Мама решила, что нас отправляют в тюрьму или какой-нибудь лагерь, бросилась что-то заталкивать в чемодан для дороги. «Не волнуйтесь, фрау, — вежливо сказал офицер. — Вас приглашают на прием к генералу». Он назвал какую-то фамилию, я не запомнила. Нас привезли в здание, где разместилось ваше командование. Там уже был Вилли. Очень вежливо попросили подождать в большой красивой комнате. Потом из боковой двери вышел ваш генерал, пожилой такой и совсем не грозный. Ты б видел, как вскочил и вытянулся перед ним Вилли! С генералом были другие офицеры, переводчик и несколько немцев в штатском. Генерал произнес речь. Он благодарил меня, маму и Вилли за то, что мы помогли раненому советскому офицеру, выполнили свой человеческий долг и долг перед будущим Германии. Он так и сказал: «перед будущим Германии».