Лев Корнешов - Последний полет «Ангела»

— Это интересно, однако, вы не ответили на мой вопрос. — Озерский не выпускал инициативу в разговоре из своих рук.

— Вот же отвечаю: мы пытались узнать, что за птица этот Ангел, из каких краев прилетел, только расспросы эти закончились враз: пристрелил Ангел одного слишком любопытствующего полицейского, и кончилось все на этом.

Демиденко явился к Озерскому с аккуратной котомкой, видно, давно уже приготовленной запасливым бывшим полицейским «на всякий случай».

— А это зачем? — кивнул на котомку Озерский.

— Мало ли чего… — пробормотал Демиденко.

— Чувствуете за собой грехи?

— У кого их нет.

— Вот у него, например, — то ли серьезно, то ли в шутку показал капитан на Алексея.

— Молод еще, — Демиденко бросил оценивающий взгляд на Алексея. — А к моему возрасту тоже кое-что подсоберет. Особенно если снова тяжко стране придется.

— Вряд ли, — усмехнулся Озерский. — Такие, как он, или побеждали всегда, или погибали честно. А в предатели не шли.

— Я уже потом, когда все прошло, отшумело, не раз думал: лучше мне было бы помереть. И случай удобный был. Мы в охранении находились, четверо. Пошли немцы в атаку, трое наших сразу полегло, а я — лапы кверху. Дальше известно: плен, лагерь, смерть или хилая надежда на жизнь. Тогда мне думалось, что выбора нет, а теперь вижу — был.

Алексею казалось, что бывший полицейский говорит искренне. Может, и в самом деле что-то за эти долгие годы понял?

— Котомочка вам сегодня не пригодится, — успокоил его Озерский. — Да и куда вы денетесь? Не скрыться вам, даже если бы и захотели.

— И возраст не для бегов, годочки лучшие отшумели, — вздохнул Демиденко.

— Не в годах дело, — серьезно поправил его капитан. — В том, что на земле советской вам берлоги на найти.

— Нашел же Ангел, — вроде бы даже позавидовал бывший полицейский.

— Пока еще не известно, что он нашел. Может, и нет его среди живых. А если и уцелел, то кто такой жизни позавидует?

— Это так, — согласился Демиденко и руки положил на колени смирный, задумчивый.

Алексею хотелось представить его в полицейской форме, с винтовкой в руках, подгоняющего Адабашей к краю огромной могилы. Говорит, сам не стрелял в людей, но даже если так — все равно гнал их на смерть и стерег, чтобы от смерти не сбежали. Да и верится с трудом в это — «не стрелял». Каратели каждого своего пособника в кровь окунали, чтоб и не думал об обратной дорожке.

— Может, вы что-нибудь очень важное забыли? — спокойно спросил Озерский. — Ведь жалеть будете, что своевременно не припомнили. А мы все равно выясним.

— Упорный вы, гражданин капитан, — с долей одобрения произнес Демиденко. — Вот какая подробность… В полюбовницах у Ангела числилась Зинка, Зинаида Кохан. Всюду с ним шлендрала, то ли в качестве кухарки, то ли в роли походной супруги-подруги. Противно об этом вспоминать, но все полицейские знали: ее Ангел Коршуну однажды уступил на ночь, вот тот и смотрел сквозь пальцы на такую вольность. Зинка свои годы после войны открутила там, куда вы таких, как мы, отправляли. Да и немного ей отсчитали, шлюха она и есть шлюха. Живет где-нибудь под своей фамилией — скрываться ей смысла нет, все уже для нее позади. Ее вы легко найдете. И если Ангел землю еще топчет — то только она и знает, по каким шляхам. Доверял он ей. И может, в ту ночь, о которой я рассказывал, к ней шел. Если Ангел еще летает, то к ней наведывается. Надеюсь, зачтется мне это показание.

— Ну вот, — удовлетворенно заметил Озерский. — А вы утверждали, что ничего не знаете, никого не помните.

— С испугу я, — промямлил Демиденко. И заискивающе спросил: — Так я могу пока быть свободным?

— Можете. Давайте я вам пропуск отмечу. Понадобитесь — позовем, прошу не уклоняться.

Когда Демиденко ушел, Озерский задумчиво побарабанил пальцами по столу, сказал Алексею:

— Видел, какой сейчас смирный? А тогда, в сорок втором, — есть фотография — красовался с винтовочкой, хозяином по селам бродил. Но вроде бы и в самом деле не убивал. Он ведь не дурак, как ты заметил, о будущем думал иногда. — Капитан посоветовал: — Ищи, коллега, Зинку. Ищи эту… Все за то, что не порвал связей с нею Ангел. — Он пообещал: — «Дружескую беседу» с Демиденко оформим, как положено, и вышлю ее вам. Из-за этого не задерживайся, возвращайся к себе и действуй дальше. Майору Устияну от меня привет сердечный, он меня учил в свое время уму-разуму.

— Очень уж мне хочется найти и Ангела и Коршуна, — признался Алексей. — Найти и поставить на краю раскопанной могилы: смотрите, гады, на дело своих кровавых рук.

Капитан Озерский дружески похлопал его по плечу:

— Только без злости, лейтенант. Точнее, упрячь ее подальше в сердце, действуй так, как совесть и закон подсказывают. — Он неожиданно спросил: — Женат?

— Пока нет, — смутился Алексей.

— Мой тебе совет — женись на хорошей девчонке. Знаешь, как бывает: сталкиваешься по долгу службы с разной мразью, а вечером придешь, дочурку под потолок подбросишь: ради них, их счастья делаем трудную работу. Женись, лейтенант, — повторил он.

Из этого городка Алексей уезжал с чувством, что наконец-то удалось выйти на следы, ведущие к Ангелу — жив тот или нет, появилась уверенность в том, что можно в конце концов выяснить, кто скрывался за этой кличкой.

И еще запомнился Алексею совет капитана Озерского: «Женись, лейтенант». Словно это так просто: взял и женился. Гера объявила в своей семье, что он, Алексей, ее жених. Красивая, умная, запутавшаяся Гера. Выложила о своей мамаше и ее заме такие подробности, что впору уголовное дело заводить. Как в таком случае должен поступать он, лейтенант государственной безопасности Черкас? Промолчать, сделать вид, что не слышал, не понял, не придал значения? Пусть обворовывают государство и дальше? Или предпринять какие-то шаги, результат которых можно предсказать заранее?

Гера тогда его возненавидит. Правду говорят, что в жизни добро и зло рядом ходят, и трудно отличить, когда решительность во благо.

Но серьезный разговор с Герой в первые дни после возвращения из командировки не получился. Девушка, ссылаясь на занятость, никак не находила времени для встречи, и у Алексея даже возникло подозрение, что она его избегает. После той памятной ночи на даче она стала суше, сдержаннее, словно раскаивалась в своей внезапной откровенности.

Да и сам Алексей не очень торопился с разговором — что он ей скажет? Иди в ОБХСС? Нет, не в состоянии он такое сказать, тем более что многое Гере могло и показаться, ненавидит она этого элегантного зама своей мамаши, а там, где ненависть, — объективности не жди. Ни на что не мог решиться Алексей, и от этого на душе было муторно. Мама, конечно, это заметила и спросила: