Лев Корнешов - Последний полет «Ангела»

— Хайль! — ответствовал Гиммлер. — Действуй так и дальше… Гайер! Нашему движению нужны решительные парни.

Вот так Раабе стал Гайером.

Он все годы гордился, что «сам» Гиммлер дал ему новое имя и требовал, чтобы и «партайгеноссе» и эсэсовцы именовали его именно так: Гайер — Коршун..

Когда я все это рассказывала Гансу, он сделал такой вывод: «Теперь я понимаю, почему Алексей не нашел в трофейных документах офицера СС по фамилии Гайер, а я не встретил его в архивных документах». Чуть позже Ганс сообщил мне, что отыскался приказ о присвоении Раабе звания штандартенфюрера и другие упоминания о нем…

Алекс, в сейфе лежали также письма полковника с фронта своей жене. Его воспоминания и письма свидетельствуют: почитаемый мною дед — палач и убийца.

И свое состояние он сколотил из награбленного у вас в России в годы войны: ценности, картины и прочее — «золотая» пыль конфискаций и дань, собранная в карательных акциях.

В одном его письме из России есть такие строки:

«Только что возвратились из экспедиции против партизан. Ты, моя дорогая, не представляешь, как это тяжело. Пыль, грязь, эти варвары живут без всяких удобств и умеют хорошо делать только одно — размножаться. Представляешь, сколько их, если только в одном маленьком селении под названием Адабаши скопилось около двухсот, и это не считая ранее обезвреженных. Идиоты-полицейские из местных — помощники плохие, все приходится проверять».

А в другом письме говорится:

«Меня здесь называют Гайером — Коршуном, одно это имя внушает им страх…»

Думаю, что моя мама Ирма обязательно написала бы об этом своему капитану Адабашу. Вместо нее это делаю я — пишу Вам.

Понимаю, что лучшим подарком для Вас, поступком достойным памяти Ирмы-старшей, были бы переданная Вам рукопись «воспоминаний» и письма Раабе.

Простите, но сделать это пока выше моих сил Вот что хотела я Вам написать. Будьте счастливы и спасибо Вам за добрую память о моей маме.

Ирма.

P. S. Предоставляю Вам право распорядиться этим письмом и содержащимися в нем сведениями по Вашему усмотрению.

Вскоре после вынесения приговора Цыркину — Ангелу генерал Туршатов пригласил к себе майора Устияна и лейтенанта Черкаса. Алексей не без волнения вошел в кабинет, в котором больше года назад услышал решительное:

— Выполняйте наказ майора Адабаша, лейтенант. Последняя воля героев священна, как и память о них.

Что же, можно считать, что завещание майора Адабаша, с которым он обратился и к Алексею, и ко всем, кому суждено было жить после него, почти выполнено. И даже мама Алексея, Ганна Ивановна, партизанский Тополек, сказала ему: «Я могу гордиться тобой, сын мой». Кстати, Гера ей понравилась. Она после знакомства с нею заметила словно бы вскользь: «Есть у этой девочки своя позиция. Это хорошо, когда человек знает, на чем он стоит».

И вот майор Устиян и лейтенант Черкас пришли по вызову к Туршатову. Генерал, говоривший по одному из телефонов, жестом указал на кресла у приставного столика: располагайтесь.

— Можно считать, что вы окончательно освоились у нас, лейтенант? — не то спросил, не то констатировал Туршатов.

— Вам виднее, товарищ генерал. — Алексей, отвечая, встал.

— Сидите, сидите. А как вы думаете, Никита Владимирович?

— Свой испытательный срок лейтенант Черкас прошел. Хотя и не без шишек и синяков.

— Без этого настоящее дело не делается, — у генерала было хорошее настроение, он говорил с Алексеем и Устияном доброжелательно, без той строгости, которая была присуща ему на оперативных совещаниях и в других случаях, когда Алексей видел его за работой.

— Я помню наш давний разговор о завещании майора Адабаша, — генерал помолчал, он давал возможность своим собеседникам настроиться после обмена первыми фразами на серьезный лад. — Да, мы нашли так называемого Ангела, добились, что он ответил за свои преступления по всей строгости закона. Но розыск не завершается на этом.

— Коршун… — подсказал Устиян.

— Он, — подтвердил Туршатов. — Цыркин ведь из «рядовых» палачей, поганая плесень, проросшая в трудные для Родины дни. Но автоматы цыркиным всовывали в руки, посылали их убивать гитлеровские коршуны. На Западе сейчас нередко пишут о том, что, дескать, фашистские чины даже не ведали порою, что творили предатели и пособники. Они, мол, воевали, а расстреливали и вешали палачи из, так сказать, «местных».

— Знакомые побасенки, — кивнул Устиян.

— Но нам известны факты и документы, мы знаем, что цыркины были всего лишь паршивыми дворняжками, пристяжными у гитлеровских обер-палачей. Что показал Цыркин о Коршуне? Что он о нем знает? — обратился Туршатов к майору Устияну.

— Подробно — о карательных «экспедициях», зондеркоманде, привычках и характере. Но дальше замолчал.

— Он действительно не знает, кто такой Коршун? — с явным сомнением спросил Туршатов.

— Цыркин на одном из допросов сделал такое заявление: он назовет Коршуна в обмен на удовлетворение его ходатайства об отмене исключительной меры. Он не сомневался, что получит сполна.

Майор Устиян говорил ровно, бесстрастно, только еле уловимое презрение слышалось в его голосе.

— Ну уж нет! — резко ответил Туршатов. — С мерзавцами и палачами мы не заключаем сделок! В письме Ирмы фон Раабе вам, лейтенант, содержится новая информация о Коршуне. Путали, обманывали эту девушку дед-эсэсовец и его «соратнички» по былым разбоям, а она все равно потянулась к правде. Думаете, ей легко было после того, как ее с ложечки, с детства кормили коричневым варевом, решиться на такое письмо? А ведь решилась, перешагнула через прошлое! Уважаю сильных людей!

Алексей не смог скрыть удивления — генерал действительно с уважением сказал это о неизвестной ему Ирме фон Раабе-младшей. И еще почему-то мелькнула и тут же исчезла мысль о Гере с ее мучительными поисками себя, своих решений. Это, конечно, совсем иное, из других миров, как сказал бы Олег Мороз, однако каждому, чтобы не упасть, не захиреть, устоять под ветрами и грозами, надо обязательно встретиться со своей правдой.

Генерал встал, поднялись Устиян с Алексеем.

— Итак, нам со слов гражданки ФРГ Ирмы фон Раабе теперь известно, кто такой Коршун. Наша задача — подтвердить и доказать это, собрать все документальные свидетельства о преступлениях, совершенных Коршуном-Гайером-Раабе на территории нашей страны. Четко, как отдают приказы перед началом новой операции, генерал Туршатов произнес:

— В течение пяти дней представьте на рассмотрение план оперативных мероприятий по этому вопросу. Капитан Адабаш еще в год Победы выразил наше общее убеждение, наш святой долг — где бы ни скрывался военный преступник, хоть на краю света, он не должен уйти от возмездия. Все. Приступайте к исполнению.