Владимир Монастырев - Свидетель защиты

Солнце уже ушло из комнаты — день клонился к концу, — и Шалва Григолович словно бы потускнел, подернулся пыльцой. Но при виде Андрея Аверьяновича он встрепенулся, сбросив с лица выражение деловой озабоченности, изобразил радушие. На этот раз он усадил гостя не к письменному столу, а к трехугольному журнальному столику в углу. Спросил:

— Чашечку кофе?

— Если это не сложно.

— Какая сложность.

Шалва Григолович достал из канцелярского шкафа две квадратные салфеточки — оранжевую расстелил перед Андреем Аверьяновичем, зеленую — на своей стороне столика, поставил две чашечки, коробку с растворимым кофе, сахарницу. Из того же шкафа извлек термос и начатую бутылку коньяка. Спросил, открывая банку:

— Вам покрепче?

— Не очень, — сказал Андрей Аверьянович, — одной ложечки хватит.

— А я, грешный человек, люблю крепкий.

Сделав по глотку, они помолчали.

— Хороший кофе, — похвалил Андрей Аверьянович.

— Неплохой, — подтвердил Шалва Григолович. — С делом ознакомились?

— Да, ознакомился. И с Шараповым поговорил.

— И какое сложилось у вас мнение? Если не секрет.

— Какие тут секреты, — простодушно ответил Андрей Аверьянович. — Выводы окончательные делать, полагаю, рановато, могу только заметить, что есть вопросы, на которые, как мне кажется, исчерпывающих ответов в деле нет.

Шалва Григолович молчал, смотрел вопросительно.

— Во-первых, — Андрей Аверьянович отхлебнул из чашечки, — весьма странным представляется то обстоятельство, что Шарапов получал деньги по своему паспорту.

— Он подчистил букву, — возразил Шалва Григолович, — и стал не Шарапов, а Шарипов.

— Но не подчистил серию и номер паспорта. И расписался «Шарапов», а не «Шарипов». Надо быть круглым дураком, чтобы оставить такие улики, а мой подзащитный не глуп, насколько могу судить по первому впечатлению.

— И не глуп, — согласился Шалва Григолович. — И хитер. Очень хитер. Смотрите, как он поступает. Накануне операций со сберкнижками распускает слух, что у него пропал паспорт. Потом делает подчистку в паспорте, чтобы сбить милицию со следа — пусть себе ищут Шарипова. Но подписывается он своей настоящей фамилией. Почему? Да потому, что менять букву в установившейся подписи не так просто. И он решает менять, полагая, что работники сберкассы не будут сличать подпись с фамилией на паспорте, но станут сравнивать подпись с подписью, тем более, что разночтение незначительное — «а», «и» — в скорописи их не очень и различишь. А что касается серии и номера паспорта — он мог не заметить, что в центральной сберкассе их записали. Как это в русской пословице: «На всякого мудреца довольно простоты». Так, кажется?

— Так, — подтвердил Андрей Аверьянович. — Допустим, что он не заметил, что в сберкассе записали номер его паспорта. Хотя такой изощренный мошенник, продумавший всю эту комбинацию, должен был предполагать и предвидеть, что запишут — номер и серию. Как это обычно бывает, когда дело касается денежных операций.

— На почте, при получении денег по переводам, — уточнил Шалва Григолович, но не в сберкассах. Там паспорт требуют в исключительных случаях… И не только эту улику оставил преступник. В те дни, когда делались и изымались вклады, он был здесь. В городе, это документально подтверждается. Мы интересовались у шоферов, могут ли они задним числом запутать дело с путевками. Говорят, при желании можно — попросить товарища отметить путевку, подменить его и тому подобное. Шарапов не додумался это сделать.

— В данной ситуации, — сказал Андрей Аверьянович, — вполне полноправной выглядела бы и другая версия: преступник или преступники, похитившие у Шарапова паспорт, приурочивали свои действия к тем дням, когда он приезжал сюда.

— Тогда зачем было менять фамилию в паспорте?

— Хотя бы затем, чтобы милиция не сразу нашла Шарапова. Сразу найдут, убедятся, что это не он, и пойдут по следу настоящих преступников.

Шалва Григолович посерьезнел, голос его сделался строг и сух.

— У нас нет оснований предполагать других преступников или преступника, тем более, что работники сберегательных касс опознали именно Шарапова.

— Предъявив для опознания Шарапова и двух людей явно выраженного кавказского типа, вы совершили ошибку. На основании проведенного вами опознания можно считать установленной только этническую группу, к которой принадлежит преступник, но не личность злоумышленника.

Усики у Шалвы Григоловича дрогнули, переломились, он криво улыбнулся.

— Тут вы излишне придирчивы: никакой инструкцией не оговорено, что предъявлять для опознания надо людей одной национальности с подозреваемым.

— Вы сами просили поделиться сомнениями, которые у меня возникнут, — Андрей Аверьянович допил кофе.

— Извините, — усики снова вытянулись в ниточку, — я весь внимание.

— Когда я разговаривал с Шараповым, — продолжал Андрей Аверьянович, — он обронил фразу: «Я и в руках таких денег не держал». Имеется в виду пять тысяч. И в деле я не нашел ответа на вопрос, откуда же все-таки шофер Шарапов, зарабатывающий сто рублей в месяц, мог взять пять тысяч, чтобы положить их в сберегательную кассу. Вы, разумеется, изучали эту сторону жизни обвиняемого?

— Интересовались. Ничего подозрительного не обнаружили. Но это еще одно доказательство того, что Шарапов хитер и задолго готовился к преступлению. Кроме того, пять тысяч не такая уж крупная сумма, чтобы нельзя было ее где-то достать, скрыть.

— Ну, это на чей взгляд, — усмехнулся Андрей Аверьянович, — случись мне великая нужда, я призадумаюсь, где взять такую сумму, хотя и зарабатываю побольше Шарапова.

— Вы забываете, — сказал Шалва Григолович, что Шарапов пять лет назад отбывал срок, у него могли остаться связи с уголовным миром.

— Могли или остались? У него были сообщники?

— Сообщников мы не обнаружили.

— Кстати о сообщниках. Не кажется ли вам странным то обстоятельство, что из филиала сберкассы не позвонили в центральную сразу же после того, как выдали пять тысяч рублей?

— Обеденный перерыв.

— До обеденного перерыва оставалось по крайней мере десять минут, а сумма все-таки немалая — пять тысяч, — Андрей Аверьянович произнес эти слова с нажимом, — не каждый день такую выдают в одни руки. Обязаны были позвонить, но — не позвонили, нарушили инструкцию. Почему?

Шалва Григолович вздохнул.

— Если бы мы всегда и во всем придерживались инструкций! Но — человек не машина и нередко поступает не так, как требуют предписания. Этим пользуются преступники. И сами они допускают просчеты. Тот же Шарапов — хитроумно задумал и ловко исполнил мошенническую операцию, а всего до конца не учел, не предусмотрел. Как это говорят по-русски? Понадеялся на авось?