Ксения Баженова - Сердце грустного шута

– Хорошая идея!

В полупустой комнате с выскобленным ими же полом они накрыли небольшой круглый стол. Потапов вышел в сени и достал поллитровку. Когда он вернулся, фельдшер сидел у окна и копался в своей сумке, затем выложил на стол перед полковником белый плотный конверт.

Потапов подтащил его вилкой поближе, открыл и удовлетворенно хмыкнул:

– Неплохо! Премного благодарен. Хорошие купюры.

– Легче оснастка – крупнее рыба.

– Еще чего нужно?

– Да пока нет! Давай наливай!

Разливая, полковник думал: «Если мой конверт такой увесистый и полноценный, сколько получил фельдшеришка? Поболе моего!»

– За успех нашего предприятия! – Фельдшер поднял свой стакан, намереваясь чокнуться с Потаповым, но тот отвел свой в сторону.

– Нашего предприятия? А ты думаешь, что это не единичный случай был?

– Да на этом сейчас главный мировой подпольный бизнес держится! – самоуверенно и со знанием дела на красном лице выступил фельдшер. – Давай пей!

Они чокнулись, опрокинули по стопке и подцепили на вилки соленых груздей, предвкушая рыбку, ее пряный жареный дух уже плавал по комнате.

Потапов резал большими ломтями колбасу и хлеб.

Фельдшер же попивал, а в голове прокручивал вчерашний телефонный разговор с работником регистратуры одной большой клиники. После этого разговора накопилось множество вопросов, которые он хотел ему задать с глазу на глаз. Ну, последний случай был необычным, пришлось подключать Потапова, который добился разрешения родственников на забор органов у погибшего в ДТП солдата. Но пришлось делиться. А он уже и так дробит свою сумму с регистратором! Надо поднимать расценки.

Но что-то там не срослось, и его подстрелили.

Этот эпизод вспомнился особенно живо. Иван Семенович, конечно, об этом не знал ничего, но идея фельдшера в целом завораживала, заставляла трепетать душу перед широтой и опасностью задачи. Сложная задача, думать надо «как?» да «что?». Вот о зарыблении озера – это понятно, по-свойски, по-домашнему. Надо бы это обговорить с Павлом. Тот уже звонил, что через пару дней приедет в имение.

А к воплощению в жизнь сложной идеи надо папашу Акимова подключать. Намекал он о связях с Италией. Ну, да это в дальний карман пока. Надо усадьбу в порядок привести. И устал он. Рыбалку бы организовать для душевного отдыха! Яновскому надо еще позвонить, пора с Акимовым разбираться. А Акимова чего-то не видно, не слышно. Может, случилось чего? А главное, он до сих пор не догадался, что это Лиза с Яном меня Андрею Ильичу подсунули. Да ладно… разберемся.

Остаток дня и ночь провел полковник с биноклем на наблюдательном пункте в развалинах церкви, и это бдение результатов никаких не дало.

Первыми были ощущения свежести и свободы, затем открылись глаза и в сознание вошли полумрак и налитая солнцем тяжелая темная портьера, ее бордовый шелк светился рубином и далеким детским воспоминанием о вишневом варенье. Чувства праздника, неги и покоя наполнили Лизино тело, дышалось ей легко и свободно.

С радостным осознанием освобождения Лиза и проснулась к новой жизни. Она помнила все, что с ней случилось; простила причиненное зло; знала, где находится, и осознавала, что ее спасли. И еще она знала, кто хотел ее убить. Она попыталась встать, но слабость, еще не покинувшая ее, уронила Лизу обратно на подушки. Нужно время. Вдруг пришла сильная ностальгия по итальянской «подружке», позвала тихо:

– Антония!

Массивная дверь тихонечко открылась, и показалось обеспокоенное личико Сюзи. Проскользнув в комнату и осторожно закрыв дверь, она приблизилась к постели:

– Элизабет! Ты жива! Я так и думала, что они все врут. Ну и нос у тебя! – хихикнула она. – Пикассо бы в тебя сейчас влюбился: его цвета и линии!

Лиза улыбнулась и осторожно потрогала нос, который после удара еще болел. В коридоре у двери послышались голоса Терезы и Карлито:

– Я проверил весь багаж синьора Андреа. У него нет цепей синьоры.

– Синьорина Сюзи еще не собирала чемодан. Но комнату ее я осмотрела, там тоже ничего нет.

– Кто же это сделал?

– Ужасно, что я не обратила внимание на дверь веранды в тот вечер!

– Ладно, ладно. Иди к Элизабет.

Сюзи быстро оглядела комнату и тотчас исчезла, спрятавшись за занавеску в углу между окном и комодом; тяжелая ткань приняла ее тонкое тело в свои складки и сделала невидимой.

– Проснулась, синьора! Хорошо, хорошо… Не надо двигаться, надо лежать. – Тереза уложила привставшую Лизу обратно на подушку. Потом умыла ее, поменяла бинты, намазала ранки мазью. – И нос помажем, вот так. – Потом она смешала в стакане с водой несколько капель темной жидкости, дала Лизе выпить. Подправила подушки и покрывало. – Ну вот, спите еще, все идет хорошо.

Как только за ней закрылась дверь, выскочила из укрытия Сюзи:

– Вот мой скайп. Как только сможешь, позвони, я тебе все расскажу. И надо увидеться. Верь, это важно! И еще: я не брала твое украшение, но я его хорошо разглядела, и мне есть что тебе о нем рассказать. Ты, кстати, поняла, кто это был?

– Нет, – помотала головой Лиза.

Сюзи сунула под подушку бумажку и исчезла.

Следующее Лизино пробуждение было почти настоящим. Она была здесь и сейчас, узы разорваны, и стерты границы, она говорила сама с собой, но это не было продолжением ее обычного диалога с некоторой сущностью внутри, это была новая история, впустившая в себя мир и реальность.

Она попробовала сесть, и у нее это получилось. Чуть пошатываясь, сходила в туалет, и это путешествие не показалось ей таким уж тяжелым. Поправляя подушку, она коснулась листочка, вытащила его: это был номер Сюзи. Сюзи Новелли?! Это что, совпадение фамилий или она родственница Филиппо Новелли? Она что-то говорила про украшение. Лиза открыла ящик комода – ожерелья не было.

«Цепи. Усадьба. Акимов. Этот замок. Энцо. Какой-то тупик! Но тупик очень комфортный. Я волею судьбы попала в тупик, в котором можно отдохнуть и найти что-то новое и более интересное. Даже не тупик, а временное убежище. И не убежище, а просто остановка. Здесь я могу подумать и сменить дорогу или транспорт». Она снова легла в кровать и на следующее утро, проснувшись, увидела Карлито, который принес поднос с завтраком. Помогая ей сесть удобней, без всяких вопросов Лизы он присел на стул у кровати и начал рассказ:

– Это случилась со мной в первый раз, когда я был маленьким. Мой отец ушел в море, он был рыбаком, – говорил Карлито медленно, с сильным акцентом, но, к Лизиному удивлению, фразы строил правильно и понятно. – По религии, по душе и талантам он был бокором. По профессии – рыбаком. Так вот! Я открыл окно и долго смотрел на цветы, и вдруг они стали превращаться в волны. Я уже видел из окна море, как будто из иллюминатора корабля, я даже ощущал соленые брызги на губах. Бушевала стихия, и маленькая лодка моего отца была скорлупкой в пучине. Сердце мое стучало неистово. Я испугался этого стука и постарался его успокоить. И, по мере того как я его успокаивал, успокаивалось и море. Вскоре я снова увидел цветы и провалился в глубокий обморок. Отец на следующий день вернулся. За ту ночь он поседел: в возрасте тридцати лет его черные волосы стали серыми, словно покрылись морской солью. Он рассказал, что думал о скорой смерти, но буря утихла, и волны прибили его к берегу, хотя и довольно далеко от дома. С тех пор, чтобы увидеть, я представляю мою комнату, подхожу к окну и открываю его: там – самый райский уголок земли, и он постепенно начинает изменяться в зависимости от того, что я должен, что я хочу увидеть. Но делаю я это только в самых крайних случаях.