Фридрих Незнанский - Отложенное убийство

— Одевайтесь, — бесцеремонно приказал Степан, — поедете со мной.

— Почему? — только и спросил растерянный до состояния ребенка Матвей Логинов.

— Потому что Сергей Матвеевич приказал. — Степан оставался резок и деловит. — Вам надо срочно покинуть дом. На Сергея наехали какие-то крутые бандюки, хотят захватить всех его близких в заложники.

Это надо было видеть, как переполошились старики Логиновы!

— А как же мы? — затрепыхалась Вера. — Куда же мы? К Сереженьке?

— У Сергея Матвеевича вам как раз опасно будет: основной удар придется на него. Он отдал приказ доставить вас в потайное место. Не беспокойтесь: все рассчитано АС вами ничего не случится.

— А Зоя? — вспомнил Матвей Логинов.

— Она уже надежно спрятана. Ну, — повысил голос Степан, — собираетесь вы или нет? У меня ведь лишнего времени нет с вами тут разбазаривать. Хотите, прямо так поезжайте.

— Нет… зачем же… мы оденемся… зачем же прямо так… это неудобно…

— Ну так давайте! Напяливайте скорее, что там у вас есть!

— Степушка, ты подожди… Мы мигом…

Но «мигом» у них не получилось: копались, чертыхались за дверью дальней комнаты, ссорились, терзались, засовывая в уличную одежду ночные расслабленные тела. Степан пытался зримо вообразить, что там происходит, и чувствовал отвращение, но в этом отвращении было нечто приятное. До чего сладко сознавать, что это родители Зубра и Эсэсовки! Эти прошлогодние грибы, эта человеческая плесень — испуганная, жалкая, скулящая, уповающая на него, своего защитника… Старики Логиновы ведь очень непроницательны — как, в сущности, и их драгоценный сыночек. Им так легко поверить в то, что бывают на свете по-собачьи преданные слуги. А собачья преданность в этом мире давно перевелась.

Зубр проверял преданность унижением. Он намеренно унизил Степу Шнурка, добавив ему в пиво мочу и следя за его реакцией: стерпит — не стерпит? Степа стерпел, и Зубр признал его надежным подручным. Он судил по поверхности, он не потрудился заглянуть в душу Степы. Шнурок? Какая у него там душа? Какие у него чувства? Шнурок, он Шнурок и есть, Шнурком и помрет.

Между тем чувства у Степы наличествовали. Когда он распробовал вкус мочи, первым побуждением его стало выплеснуть гнусный напиток в морду обидчику, но он понимал, что выставит себя на всеобщую потеху. Главное — ничем не выдать, что ему это мучительно и обидно. И он допил это распроклятое пиво, которое и без мочи-то терпеть не мог, а с мочой оно составляло совсем уж затхлый отвратный коктейль, шибало в мозг и в пятки, вызывая рвотный рефлекс, — он его допил… Но не было дня после этого случая, когда Степа Шнурок, глядя на Зубра, не припоминал бы то пиво и не искал случая припомнить его Зубру по-настоящему, то есть отомстить. А в ожидании того великого момента вел себя тихо и скромно, изображая преданность, ничего не предпринимая против Сергея Логинова. Сознавая скромность своих интеллектуальных дарований, Степа так и не придумал подходящий сценарий мести: для одних сценариев у него не хватало средств, для других — сил. Зато силы и средства имелись у ментов, которые, вычислив его и обнаружив, предложили смягчение наказания за то, что он поможет им в проведении операции, направленной против Зубра. Степа не против, пожалуйста. Помирать — так с музыкой. От тюряги никуда не деться, так надо хоть напоследок получить удовольствие.

Они ни о чем не узнали. Они послушно поехали с ним туда, куда он их повел, послушно отсиживались в бетонных стенах намеченного ментами схрона и бурно обрадовались, когда Степа снова явился к ним, сказав, что опасность миновала и они могут вернуться домой. Кряхтя, размещались в машине, готовые тронуться в обратный путь, по дороге возвращая себе поколебавшееся было чувство собственного достоинства и даже — как ни покажется смешно — собственной исключительности. Ничего плохого с Ними не может произойти. С кем-нибудь другим, но только не с ними. Дети иногда навлекают на них неприятности, но всегда готовы защитить своих родителей. У них самые лучшие в мире дети.

Как они будут себя чувствовать в зале суда, увидев на скамье подсудимых свою кровиночку Сереженьку? Среди хворей, одолевающих Веру и Матвея, отсутствует болезнь сердца, а значит, по всей вероятности, судьба лишит их удовольствия умереть раньше, чем они узнают весь список преступных деяний Зубра, сполна испытают презрение соседей и знакомых… В станице Староминской народ простой живет: вознесся ты — тебе завидуют, упал — пинают. Так что месть Степы Шнурка получится долгой и распространится не на одного Зубра…

Все равно Шнурок не мог сочувствовать старикам Логиновым. Во-первых, потому, что за годы службы под началом Зубра вообще отучился сочувствовать кому-либо. Помнит, в детстве маму жалел, бабушке дряхленькой, немощной, по огороду помогал, так то ведь было детство золотое! Во-вторых, потому, что ему в тюряге будет вряд ли лучше, чем им на воле. А в-третьих, да хоть потому, что от них воняет. Хуже, чем от того самого пива.

— Идите потихонечку, дядя Матвей, — приговаривал Степан. — А то споткнетесь да расшибетесь.

— А что же, Степа, Сережа с нами так и не повидается?

— Почему не повидается? Вы его увидите. Совсем скоро. Зуб даю!

25 февраля, 12.51. Сотрудники агентства «Глория»

— Ну и ну! — сказал Костя Меркулов. — Весело же вы без меня живете, господа!

Он ничего не понимал во встретившей его суматохе на аэродроме. Его еще пришлось вводить в курс последних событий. Ему еще пришлось объяснять и про заминированную машину, и про Антона Сапина, который из рядовой пешки вдруг за считанные дни вырос в глазах следствия в матерого киллера, ферзя преступного мира Черноморского побережья. Известие о том, что заложники освобождены, Константин Дмитриевич встретил легким наклоном головы: мол, он и не сомневался, что если за дело взялась «Глория», так оно и выйдет; хотя на самом деле он предполагал, каких усилий это стоило и МВД, и прокуратуре, и «Глории».

— Молодец, Денис, — в своей обычной сдержанной манере похвалил он Грязнова-племянника.

— Бум стараться, Константин Дмитриевич, — принял похвалу Денис. — Хотя, по правде сказать, без вас у нас ничего бы не получилось.

— Как это «без меня»?

— А вот помните ваше выступление на заседании Госдумы, когда речь шла о терроризме…

— А с машиной-то все в порядке? — семенил, приплясывая, Станислав Вешняков. — Ехать-то мы можем?

Машина приобрела безопасность тотчас после изъятия оттуда адского взрывного устройства, но Вешняков все никак не хотел в это поверить, предпочитая услышать от посторонних, что да, его любимой железяке и ему лично ничего больше не грозит. За увлеченными объяснениями, почему опасность миновала, тема выступления Меркулова на заседании Госдумы как-то отсеялась, временно отступила в задний ряд, откуда Денис не спешил ее вновь вытаскивать. Уж лучше он сделает это наедине, если зайдет речь, а если не зайдет — ну и бог с ним, может, так надо.