Фридрих Незнанский - Вынужденное признание

Впрочем, их было немало, этих женщин, и Турецкий вполне мог чувствовать себя удовлетворенным. Как бы неумело ни строил он свою жизнь (а Александр Борисович вовсе не был уверен в том, что жизнь его была построена неумело), в ней, в этой жизни, было много хорошего, и даже прекрасного. Любовь, дружба, уважение коллег, удовлетворение от хорошо сделанной работы — все это было. Было…

Уснул Александр Борисович успокоенным, но на утро старая хандра вновь в полный голос заговорила о себе.

Секретарь Меркулова Клавдия Сергеевна кокетливо улыбнулась Турецкому и поправила выбившийся из прически локон.

— Ах, Александр Борисович! — зазвенел ее голос. — Легки на помине. Проходите в кабинет, Константин Дмитриевич вас ждет.

— Спасибо, Клавочка, — ответил Турецкий и зашагал к кабинету, но вдруг на полпути остановился, обернулся и внимательно посмотрел на Клаву. — Клавдия Сергеевна, — нахмурившись, произнес он, — что с вами?

— А что со мной? — встревожилась Клава.

— Ваше лицо, — так же хмуро сказал Турецкий. — Вы видели его сегодня?

Клава испуганно вскинула руки к побледневшему от страха лицу:

— А что с моим лицом?

Турецкий подошел к столу секретарши, нагнулся к Клаве, улыбнулся, сверкнув белыми зубами, и сообщил ей доверительным шепотом:

— Оно прекрасно!

После чего со смехом прошествовал в кабинет начальника, оставив бедную Клавочку в странном состоянии — гремучей смеси из удовольствия, смущения и негодования.

— Ну, и как тебе без жены? — с ехидцей в голосе встретил его Меркулов. — Живется-можется?

— Живется, — угрюмо ответил Александр Борисович. — Но не можется.

— Чем занимаешься вечерами?

— Книжки читаю.

Меркулов донжуански усмехнулся.

— Да-а, Санек, потерял ты былую хватку, потерял. А помнится, таким орлом раньше был, в былые-то времена.

«Опять былые времена, — с неудовольствием подумал Турецкий. — И чего это в последние дни все вокруг кинулись сбрасывать меня со счетов? Рожа у меня, что ли, такая?»

— Да на себя посмотри, — парировал Турецкий. — Совсем старик. Седых волос уже больше, чем снега на Казбеке.

— А ты слыхал такую поговорку: седина в бороду — бес в ребро?

— Слыхал, Костя. Только ведь это не про тебя. Примерней семьянина, чем ты, в мире не найдешь.

Мужчины переглянулись и вздохнули.

— Ладно, — закрыл тему Меркулов. — Не будем больше о грустном. Давай к делу.

Через пять минут страсти в кабинете Меркулова разбушевались не на шутку.

— Я понимаю, — возмущался Турецкий, — понимаю, что дело важное, но, Константин Дмитриевич, пойми и ты меня! На мне и так висят два тухляка. Что прикажешь с ними делать?

Меркулов мягко улыбнулся и сказал негромким, доброжелательным голосом:

— Тише, Саня, не горячись. Что-нибудь придумаем.

— Да уж, — хмыкнул Турецкий, — придумаешь ты. После твоих придумок у меня бессонница начинается. Так что давай уж без фантазий. Черт, нет бы послать меня в командировку, куда-нибудь в теплые, благодатные края. Нервы подлечить, морским воздухом подышать. Но нет! Такие предложения от тебя не поступают. А вот носиться, высунув язык, по пыльной, знойной Москве — это пожалуйста. На это у нас Александр Борисович Турецкий большой мастер!

Меркулов добродушно улыбнулся:

— Да, Саня, я вижу, холостяцкая жизнь действует на тебя не лучшим образом. Посмотри на себя со стороны — дерганый, нервный, недовольный жизнью. А ты попробуй относиться к этому иначе.

— Это как же? — криво усмехнулся Турецкий.

— Ну… — Меркулов пожал плечами. — Считай, что я подкидываю тебе это дельце по дружбе.

— Не подкидываешь, а навешиваешь, — поправил начальника Турецкий. — Хороша дружба. Я с твоими тухляками на шее скоро на дно пойду. Как «Титаник».

Меркулов весело прищурился:

— Не пойдешь. Ты у нас мужик крепкий. И спеца лучше тебя мне не найти.

Турецкий неодобрительно покосился на Меркулова и устало вздохнул.

— Правду говорят, что лесть открывает все двери, — резюмировал он. — Ну ладно, все равно мне от этого дела не отвертеться, так что хватит лирики. Так, говоришь, кроме дежурной оперативно-следственной группы там и фээсбэшники побывали?

— Побывали, Саня, побывали. Да только толку от них было мало. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Судя по тому, как чисто все было сделано, убийца — профи. И ведь место-то выбрал какое людное! Самое интересное, что выстрела никто не слышал.

По лицу Турецкого пробежала тень.

— Это странно, — раздумчиво сказал он. — Даже если на стволе имелся глушитель, хлопок должен был быть довольно сильным.

— Вот и я о том же, — согласился Меркулов, радуясь в душе, что сумел зацепить важняка фактами. — Впрочем, музыка вполне могла заглушить хлопок. Нужно было только дождаться громкого аккорда.

— А что там шло?

— «Похождения повесы».

— Судя по названию, вещь веселая? — спросил Турецкий.

Меркулов взъерошил ладонью волосы.

— Угу, — прогудел он. — Про одного парня, который решил в корне изменить свою жизнь. Совершил сделку с сатаной, а когда пришло время платить, у парня вдруг проснулась совесть.

— Знакомый сюжет.

— И главное, очень жизненный, — усмехнулся Меркулов. — Когда доходит дело до расплаты, у этих парней всегда просыпается совесть. В общем, Саша, дело обстоит так…

Но тут дверь кабинета отворилась, и Клавдия Сергеевна внесла поднос, на котором красовалась чашка с кофе для Турецкого и стеклянный стакан с темнокрасным чаем — для Меркулова. В блюдечке лежали две чайные ложки и несколько кубиков сахара. Клавдия Сергеевна аккуратно поставила поднос на стол.

— Спасибо, Клавочка, — улыбнулся Меркулов. Перевел взгляд на Турецкого и добавил: — А ты брось ухмыляться.

— Ого! — весело воскликнул Турецкий. — Какое внимание!

— Это входит в мои служебные обязанности, — весело парировала Клавдия Сергеевна. Затем одарила Турецкого торжествующей улыбкой и покинула кабинет, гордо подняв голову.

— Ну что, отбрила она тебя? — заметил Меркулов, как только дверь за секретаршей закрылась. — Будешь знать, как воображать. Но — к делу. Сегодня утром мне звонил один важный человек.

— Насколько важный?

— Очень важный. Так вот, кое-кто там, наверху, — Меркулов поднял палец к потолку, — заинтересован в том, чтобы убийца Кожухова был найден быстро и без излишней огласки.

Меркулов взял со стола чашку с чаем, поднес ее ко рту и сделал большой глоток. Турецкий следил за его движениями задумчивым, слегка рассеянным взглядом.

— Ну насчет быстро — это я и сам бы хотел, — сказал Турецкий. — А что значит — без огласки?

Меркулов поставил чашку на стол и пристально посмотрел на Александра Борисовича:

— Это значит, что до поры до времени нам лучше не беседовать об этом с журналистами. Никакой шумихи. Кроме той, что уже поднялась.