Светлана Мерцалова - Когда бабочке обрывают крылья…

Тихо открыла дверь – никого. Бесшумно вышла и еще раз прислушалась. Щелкнул замок закрывшейся двери. И в этот момент до меня дошла страшная правда. Колени задрожали, стало подташнивать. Я пулей выскочила из подъезда.

Шагая по улице, я удивленно оглядывалась. Ничего не изменилось. Я убила человека, а в мире все по-прежнему. Все так же с неба ссыпалась мокрая хрень, так же мои ноги вязли в грязной снежной каше, в автобусе та же толкучка, и народ готов отдавить ноги своему ближнему за местечко получше.

Что до меня, то я словно увидела все вокруг другими глазами. Глазами человека, перешагнувшего через барьер своих комплексов и предрассудков.

Теперь впору позаботиться об алиби! Я направилась в парфюмерный магазин, где купила корректор. Только бы моя продавщица была на месте!

Повезло! Я увидела ее сразу, как вошла. Мне везет сегодня во всем, надеюсь, что так будет и дальше.

– Здравствуйте, – обратилась я к ней. Она сразу узнала меня. Еще бы – забыть такое чудовище!

– Вам подошел тот чудесный корректор? – спросила она с ангельской улыбкой.

– Вы правы, этот корректор действительно чудесный! – я передразнила аффектированную манеру продавщицы. – Он мне так понравился, что захотелось купить у вас и тот чудесный блеск! В прошлый раз произошла заминка – у меня не хватило денег.

– Да! Конечно! Пожалуйста, пройдите со мной, – пригласила она.

Мы направились к стеллажу, и я перепробовала все цвета, что предлагал Кристиан Диор. Мне хотелось как можно дольше оставаться в этом магазине, а точнее – я боялась оказаться одна в четырех стенах со своими больными воспоминаниями.

– Мы остановились на этом? – спросила меня продавщица.

– Да. Я вам признательна за помощь. Этот цвет меня устраивает, – подтвердив, я двинулась к кассе.

Потом бежала по улице и улыбалась. Мне хотелось петь. Народ удивленно оглядывался мне вслед.

Смертью Оленьки я отомстила всем! Никогда в жизни я не чувствовала себя так хорошо. Я улыбалась, но это не была улыбка в прямом смысле – гадкая, змеиная ухмылка кривила мой жабий рот.

Вы спросите меня: чем все закончилось? А ничем.

Позднее из болтовни Инги я узнала, что в милицейском протоколе было написано: «причина смерти – астматический приступ».

Тело Оленьки обнаружили на следующий день. Как я и предполагала, точное время смерти установить не удалось. Никто меня не заподозрил, в чем я и была почти уверена.

И жизнь идет своим чередом.

Дениса в моей жизни нет. Неужели навсегда? Не верю, а точнее – не хочу в это верить! И каждый день твержу: «Отдышись, мое сокровище, скоро я поманю тебя пальчиком…»

Прошло два года. Я продолжаю жить, как и жила.

Со смертью Оленьки небо не обрушилось мне на голову, и Земля еще крутится вокруг своей оси, так что придется жить с этим грехом и дальше. Куда деваться?

Проблема не в этом, а в моей страсти к Денису.

Я пыталась убить любовь, но безрезультатно. Теперь боль – моя единственная подруга.

Каждый день я писала ему письма и не отправляла.

Писала в Ворде, скользя пальцами по клавиатуре, мокрой от слез…

Писала мысленно. Писала на запотевшем кухонном окне, палкой на песке, кровью на бледном кафеле в ванной, ногтями на коже бедра.

Сколько раз я писала ему и не отсылала. Зачем письма тому, кто их не ждет?

Ждала его, забываясь и вздрагивая от каждого стука двери – это мог быть Денис. Но все тщетно – он не появится, по-видимому, никогда.

Его имя, пять букв, я повторяла как заклинание, как молитву. Болью и кровью я заклеймила себя, вырезав скальпелем на теле эти пять букв, теперь он до смерти со мной.

Каждый миг, проведенный с Денисом, зафиксирован на карте памяти в моем мозгу, я не устаю вновь и вновь прокручивать эту пленку. Он словно имплантант, что вживлен в меня навечно.

Я живу на автопилоте. Меня все сильнее затягивают зыбучие пески уныния, и солнце больше не светит, и мир погрузился в бесконечные сумерки. Мне на все омерзительно наплевать.

Лишь открывая его компьютерную программу, мне казалось, что я вхожу с ним в контакт. И сижу, как одуревшая от любви школьница, не понимая: а жила ли я до него?

Наконец-то я закончила институт, где училась заочно. Еще год назад мне это было абсолютно безразлично, но теперь все изменилось. Занятия стали моей жизнью, заполняя все свободное время. Своеобразное бегство от одиночества.

Давно не ощущала себя такой одинокой.

Все потому, что сегодня Новый год. В последние полгода при бешеном ритме жизни у меня не оставалось времени для хандры. Сейчас меня, сидящую одиноко за праздничным столом и обреченную на бездействие, охватила вселенская тоска.

Ждала, когда пробьют куранты, и я смогу загадать одно-единственное желание. Ждала, накачивая себя шампанским, чтобы заглушить смертельную тоску. Никто не позвонил и не поздравил меня с праздником, даже мать. У меня никого нет. Только что и осталось – работа, учеба, карьера.

После первой бутылки шампанского в комнате стало светлее, и тоска постепенно растаяла. Я почувствовала себя сильнее, умнее, значительнее. Исчезли все сомнения и неуверенность.

Это то, что мне нужно! Я двинулась на кухню за второй бутылкой. Наплевать, что завтра будет чудовищное похмелье! Это будет завтра, а сейчас меня накрыла отчаянная радость: я пришла в этот долбанный мир, чтобы отвоевать самое лучшее; на то и дана мне сила, чтобы изощренно поиметь всех и вся! Проблемы, словно взмахом волшебной палочки, устранились с моего пути.

Забили куранты. Я наполнила бокал и отсалютовала президенту, нарисовавшемуся на экране и нудно поздравлявшему свой народ с праздником.

Загадала желание абсолютно простое, последний раз сидеть одной за новогодним столом. И клянусь, я его исполню, чего бы мне это не стоило!

Ведь я уже добилась многого – в офисе на меня обратили внимания и зовут по имени-отчеству, даже для Инги я больше не грязное пятно на стене.

Вас, наверное, распирает любопытство, как я добилась этого? Произошли небольшие изменения в нашем офисе: бухгалтер Вера Павловна ушла на пенсию, а так как я закончила экономический, то шеф поставил меня на ее место.

Это надо было видеть – изумление моих наседок: «Дожили, теперь должны прогибаться под юродивую».

Не обращая на них внимания, я, как рабочая кобыла, закусила удила и впряглась в работу. Нелегко было наседкам смириться с тем, что отныне по всем вопросам должны обращаться ко мне, еще и на «вы».

А величают меня – Василиса.

Да, имечком меня мать наградила. Пьяна, что ли была в тот момент?

Как я родилась? Больно было матери? Испугалась ли она, увидев, что ее дите так уродливо? Так ни разу я и не спросила ее, и уже вряд ли спрошу.