Светлана Мерцалова - Когда бабочке обрывают крылья…

Ревность – такая чума, она выжигает и опустошает душу, ей недоступна логика разума. Трудно рассуждать, когда лава ревности кипит в крови, и тогда обезумевший человек становится способен на непоправимое.

Если ревность накрыла тебя, то невозможно противостоять той лавине…

Утром шеф зашел к нам и кричал, как резаный. Отчеты опять не сходятся, а тут еще Оленьки нет. Бросил бумаги на ее стол и ушел.

– Совсем рехнулся, – прокомментировала Инга. – У меня даже руки трясутся, старый баран!

– Что за бумаги он кинул? – спросила Наташа.

– Те, что нужно переделать, – пожала плечами Инга. – Я так полагаю.

– Не скоро же он их дождется, – хихикнула Наташа. – В прошлый раз она аж две недели болела.

– Так ему и надо! Пойдем, перекур сделаем. Мне нервы нужно успокоить, – вставая, сказала Инга.

Пока они дымили, я живо сняла копии с этих бумаг. Никто ничего не заметил, и до конца рабочего дня я была в прекрасном настроении, разве что не напевала.

После работы я направилась к Оленьке, натянув шапку и подняв воротник, благо весь день с неба ссыпалась всякая дрянь.

Во дворе никого не было, да если б кто и вышел, то от этой пурги глаз невозможно разлепить. Проскочив в подъезд, я поднялась на третий этаж. Позвонила в дверь и прислушалась. Через минуту щелкнул замок, и дверь немного приоткрылась.

– Ты? – спросила ошалевшая Оленька.

Дверь была закрыта на цепочку, и она смотрела на меня в щелку. Я должна вести себя как можно осторожнее.

– Да. Сегодня шеф был в гневе. Вот бумаги, – как можно спокойнее ответила я, открывая сумку.

– Что за бумаги? – ничего не понимала Оленька.

Ковыряясь в сумке, я не снимала мокрых перчаток. Руки скользили, и замок не открывался. Заметив это, Оленька сняла цепочку и пропустила меня в квартиру.

– Я собиралась в ванную, но ладно, – махнула она рукой. – Сейчас выключу воду.

И правда – халатик у нее накинут на голое тело.

– Хочешь кофе? – крикнула она из ванной.

– С удовольствием, – ответила я. – Страшно замерзла.

– Так рада, что мне не нужно никуда выходить. Жуткая погода, – передернув плечиками, сказала она.

Я уселась в кресло, обитое темно-розовым велюром, и осмотрелась. Обстановка в квартире многое может рассказать о характере хозяина, об укладе его жизни, вкусах и пристрастиях. В отношении Оленьки – это сущая правда.

Квартира была обставлена кокетливо, преобладали розовые тона: шторы с оборочками, светло-розовый ковер, перламутровые люстра и торшер. Напротив сидел белый персидский кот и глядел на меня, не отрываясь, своими янтарными глазами. Я протянула к нему руку, но он фыркнул и спрыгнул на пол.

Появилась Оленька и поставила передо мной белый подносик: на нем – сливки в графинчике, щипчики в сахарнице, изящная чашечка и конфеты в вазочке. Вещи изысканные, кокетливые, как и все в этом доме. Я терпеть не могу ничего красивого, вид безделушек разозлил меня. С трудом заставила себя сказать:

– Спасибо.

– Что новенького в офисе?

Я не знала, что ответить? Ведь то, что интересует меня, совершено не занимает Оленьку, и наоборот.

Я подняла взгляд – она сидела напротив меня, закинув нога на ногу. От ее красоты было не оторваться, и волна ненависти снова захлестнула меня.

– Как всегда, – пожала плечами я.

Что делать дальше? Как развлекать такое чудовище как я? Она не имела представления.

– Скучновато было без тебя, – сказала я. – Это не только мое мнение.

Вот такие фразочки ей нравятся! Щечки тут же зарделись, и она улыбнулась мне своими ямочками:

– Хочешь еще конфет?

Оленька сразу подобрела ко мне – как та лисичка из басни, что заслушалась вороньей лести. Принесла полную вазочку конфет. Секунду постояла перед вазочкой в нерешительности – взять не взять, и не взяла.

– Любишь сладкое? – спросила она меня, после того, как я без раздумий положила самую крупную конфету в рот.

– Угу.

– Везет, – вздохнула она. – Тебе не нужно следить за фигурой.

Ее глаза скользнули по мне презрительно и насмешливо. Ненависть так сдавила мне горло, что стало трудно дышать.

Как всегда она дерзка и самоуверенна, чувствует себя хозяйкой положения. Чего я тяну? Скорее покончить со всем, стереть с нее пыльцу.

– Приходится во всем себе отказывать, – пожаловалась она.

– Зачем?

– Слежу за фигурой, – пояснила она. – Так приятно быть красивой.

– Почему? Объясни, – наседала я.

– По многим причинам, даже не знаю как объяснить, – задумавшись, ответила она. – Трудно описать слепому радугу.

Оленька привыкла говорить обо мне все, что придет на ум. И сейчас она ляпнула, не подумавши. Но я этого ждала и желала. Кровь хлынула мне в голову, я вцепилась в подлокотники.

Милая, я лучше тебя знаю, что такое красота, так как и мечтать об этом не могу!

Вдруг послышался писк. Оленька схватила трубку.

– Хорошо, что ты мне позвонил, да, да, – своим нежным голоском ворковала она. – Не знаю, в такую жуткую погоду мне лучше дома…

Да, тоскливо, да, Денис, я тоже.

От одного имени у меня зашлось сердце. Оленька разговаривала с Денисом! Так спокойно! Лениво кокетничает, разве что не зевает.

– Денис звонил, – бесцветным голосом сообщила она. – У тебя есть парень?

– Нет.

Она что, смеется надо мной?

Оленька прошлась по мне взглядом, изящно выгнув бровку, словно удивляясь моему уродству. На мне сегодня фиолетовое платье, и этот цвет особенно грубо подчеркивал мой мерзкий цвет лица.

– Тебе бы хотелось иметь парня? – усмехаясь, спросила она.

Легко красавице унижать, надменно намекая об уродстве. Ты бросаешь мне вызов, милая? Твой выбор! Но ты забыла, что боль и унижение вызывают желание мстить.

На столике лежал баллончик с бронхолитиком. Мне сразу припомнился сон Оленьки. Был ли он вещим? Ведь от меня всего можно ожидать. Для чего-то я пришла сюда.

Придвинувшись, я незаметно положила его себе в карман. В тот момент Оленька разглядывала свои ноготки.

– Не думала об этом, – ответила я.

– Ты никогда не влюблялась? – Оленька потянулась и зевнула.

Полы халатика распахнулись, выставив на обозрение ее наглую, похотливую красоту. Я сидела и смотрела на нее – хрупкую, капризную, с тонкими запястьями и лодыжками, ненавидя больше смерти.

– Нет, – солгала я.

– И правильно. Я не знаю теперь, как от Дениса избавиться, – вздохнула Оленька. – С радостью бы, но как? Он мне прохода не дает. Тебе хорошо – таких проблем нет.

При мысли, что еще недавно они вместе лежали в постели, и, выгибаясь, она стонала от наслаждения под ним, у меня помутилось в голове. Неужели она и дальше будет жить, как ни в чем не бывало? Сводить с ума, разрушать чужие судьбы? В течении последних недель я только и делала, что проклинала Оленьку, решив, что не успокоюсь до тех пор, пока не прикончу гадюку.