Эд Макбейн - Румпельштильцхен

Тем временем часы показывали уже без десяти минут девять, и хозяйка, одетая в длинное черное платье с высоким разрезом до самого бедра, подвела меня к столику, находившемуся у самой сцены. В Калусе было много «семейных» ресторанов, практиковавших ранние ужины для пожилых горожан, и цены для них при этом были существенно снижены. Для этих же «халявщиков», как я обычно называл их, когда мне особенно хотелось досадить своей бывшей жене, устраивали также и специальные «удешевленные» сеансы во многих городских кинотеатрах: иди в кино на пять вечера, и за вход с тебя возьмут всего полтора доллара. Но что касается «Зимнего сада», то здесь хозяева пытались привлечь совсем другую клиентуру, так сказать более утонченную и возвышенную, чем все эти трясущиеся от старости леди в своих неизменных танкетках и их незадачливые спутники в пестрых гавайских рубашках. В «Зимнем саду» время ужина наступало только в семь часов вечера. У Викки было запланировано по одному концерту каждый вечер, в девять часов. Время это было выбрано с таким расчетом, чтобы ее выступление могли увидеть и те, кто уже отужинав, задерживался в ресторане, чтобы посидеть в холле и пропустить еще бокал-другой вина, а также и те из посетителей, кто был не прочь провести здесь несколько часов, остававшихся до полуночи, отдавая предпочтение более крепким напиткам. Расположившись за столиком, я огляделся по сторонам: в помещении помимо меня находилась еще небольшая горстка людей — не очень-то обнадеживающий признак.

В Калусе почти каждый ресторан или бар старался предложить хоть что-нибудь из разряда «живых» развлечений, но чаще всего «развлечение» это состояло из какого-нибудь одного единственного бородатого переростка, бренчащего на гитаре и исполняющего под собственный аккомпанемент одно из двух: или что-нибудь из фольклора или же «…мелодию, которую я сочинил прошлым летом во время путешествия в восхитительных горах Северной Каролины». Но все же следует сказать, что человек, сидящий теперь за роялем, был на самом деле настоящим музыкантом, заслуживающим внимания. Ему удалось сделать себе карьеру концертного пианиста, после чего он отошел от выступлений, уехал из Нью-Йорка и обосновался в доме на рифе Сабал у нас в Калусе. Он часто аккомпанировал гастролировавшим певцам в зале «Хелен Готлиб Мемориал Аудиториум». Было видно, что «Зимний сад» ни в чем не скупился на то, чтобы переманить к себе клиентуру от своих многочисленных конкурентов. Январь в Калусе был решающим месяцем сезона, и если им не удастся заработать большие «бабки» теперь или за последующие месяцы, то очень возможно то, что после Пасхи они просто напросто окажутся не у дел.

Ровно в девять свет в зале погас, и чей-то голос объявил: «Дамы и господа… Мисс Виктория Миллер». Викки появилась подобно призраку. Она была одета во все белое и тут же оказалась в круге яркого света, который решительно вывел ее на небольшую сцену. Викки слегка дотронулась до плеча аккомпаниатора, поприветствовав его таким образом, и, застенчиво склонив голову, встала у рояля. Затем она вскинула голову и отбросила назад свои длинные черные волосы, при этом лучезарно улыбнувшись присутствующим. Окружавший Викки круг света плавно исчез, и ему на смену пришло холодное голубое сияние, придававшее ослепительно белому платью Викки какой-то ледяной оттенок. Прозвучало несколько затянутое музыкальное вступление. Казалось, что Викки хотела сначала перевести дыхание. Она взяла в руки микрофон и запела.

Если быть до конца честным, пела она ужасно.

— И как я сегодня? — спросила она.

Мы ехали в моей «Карманн-Гиа», двигаясь по кольцевому шоссе Люси-Сэкл. Часы в машине показывали время — 23:05. Викки сменила свое концертное платье на повседневную одежду; на ней была темно-синяя юбка, открытые лодочки на высоких шпильках, белая блузка и светло-голубой кардиган. Они сидела в довольно свободной позе, закинув ногу на ногу и нервно покачивая при этом ступней. В жизни кроме Викки мне приходилось знавать еще одного человека, которому приходилось выступать на публике. Это был студент университета в Нортверстерне, подрабатывавший по выходным в зале, где проводились кулачные бои. В его задачу входило развлекать публику в перерывах между поединками. После каждого такого выступления нервы у него были взвинчены до предела, и казалось, что он весь вибрирует, словно высоковольтный провод под напряжением. С Викки сейчас творилось нечто подобное, она сидела рядом со мной, и ее откровенно била дрожь. И это было мне на руку, потому что в тот день я рассчитывал наконец-то затащить ее в постель.

— Ты были просто неотразима, — сказал я.

— Как ты думаешь, им понравилось?

— Конечно, они все были просто без ума от тебя, — ответил я.

— Я уже как-то подумала об этом, но, ведь нам не дано предугадать…

— А разве ты сама в этом не уверена?

— Нет, абсолютно нет.

— Но ведь ты же сама слышала, какие были аплодисменты, — продолжал я настаивать на своем.

— Да, сегодня они действительно много хлопали, — согласилась со мной Викки.

Автомобильное движение на Люси-Сэкл все больше выводило меня из себя. Из ресторанов выходили на улицу засидевшиеся посетителя, и шумные компании великовозрастных деток съезжались сюда, чтобы присоединиться к сверстникам, веселящимся в двух расположенных недалеко от шоссе дискотеках. Поток автомашин на Сэкл был всегда очень напряженным. Днем здесь было невозможно припарковаться, а ночью — проехать. И вообще, вся эта чертова дорога была одинаково неудобна всегда и для всех, кроме, наверное, владельцев расположенных здесь разного рода маленьких магазинчиков, торгующих сувенирами, а также ювелирных магазинов и множества супермаркетов. Но со Стоун-Крэб на материк можно было попасть лишь по одному единственному шоссе, проходившему по изогнутому мосту, соединявшему Стоун-Крэб с Сабалом; и далее путь пролегал по кольцевой дороге на Люси, а там уж было можно выехать наконец на Кортез-Козвей. Слева от меня неожиданно раздалась автомобильная сирена, и я быстро вывернул руль вправо и тут же тихо выругался, увидев, что с той стороны с нами поравнялась машина с компанией развлекающихся подобным образом подростков; сидевший рядом с водителем парень смотрел в нашу сторону.

— Как ты думаешь, они много разговаривали? — снова спросила у меня Викки.

— Ты о ком?

— О зрителях. Пока я пела.

— Нет, что ты!.. Это не принято.

— Правда?

— Ну… я хотел сказать… а разве ты сама не знаешь?

— Если сказать честно, то нет, — ответила она.

— Что ты имеешь в виду?

— Я никогда не выступала «живьем».

— Никогда?

— Никогда.

— Это когда твои записи стали хитами?