Diamond Ace - Овердрайв

— А? — Фил отклонился, выглянул из-за лампы, чтобы получше рассмотреть лицо собеседника. Но увидел только щёку, на которой ленивой ящерицей прилёг застарелый шрам. В зеленоватом свете лампы ящерица была совсем как живая. — Не… не знаю, Тони. Врачи говорят, что если буду соблюдать все… в общем, они сами толком не знают. Год, от силы полтора.

— Полтора года… — покивал Тони. — Чертовски мало, Фил, по сравнению с тем, что прожито.

— Да.

— А с другой стороны… Если сравнить с тем, что нам осталось… Это же масса времени, а?

— Не убивай меня, Тони. Я ведь не сделал тебе ничего плохого.

— Это да…

— Я знаю, тебе трудно простить мне, что…

— Не надо об этом, Фил.

— Хорошо, хорошо. Не буду.

Вонючий дым от вьетнамского табака клубился в свете лампы, щекотал и покалывал ноздри, лениво поднимался и уплывал в форточку, примешивая к коктейлю уличных запахов свою нездешнюю ноту. Где-то в стороне Силверплейс одиноко повизгивал сигнализацией припаркованный «Бьюик». Меланхолично тикали у стены напольные часы.

Фил не сводил взгляда с тёмного пятна, в которое лампа превращала лицо Тони. Минуты стекали каплями по мокрому плащу киллера и падали на песочного цвета, с зеленью, ковёр.

Тони размял окурок в пепельнице. Провёл жёлтым прокуренным пальцем по гриве бронзового льва. Вздохнул.

— Знаешь, там, во Вьетнаме, я часто вспоминал юность. Там было для этого достаточно времени. И подходящих случаев.

— Понимаю.

— И тебя тоже вспоминал, конечно. У нас во взводе был парень… Его тоже звали Фил. Смешной такой. Мы держались вместе, я опекал этого сопляка, как мог. Нет, он совсем не был похож на тебя, ничего общего. Он был другой. Чистый какой-то весь, голубоглазый такой, простой, как… Я убил его.

— У… убил…

Тони кивнул, сверкнул в сторону собеседника белк а ми. Взял со стола револьвер.

— Угу. Под Данангом ему оторвало ногу. У него не было шансов. Там был такой засер, знаешь… Много раз потом я думал, правильно ли поступил. Может быть, следовало попытаться вытащить его из того ада… Меня бы, наверное, убили. Наверняка убили бы.

— Ты не виноват, Тони, — осторожно произнёс Фил.

— Да, наверное. Он просил не оставлять его вьетконговцам. И тоже говорил, что моей вины ни в чём нет… Ты совсем не похож на него, Фил.

— Понимаю.

— Да, ты совсем на него не похож. И всё же… И всё же, скажи, что моей вины во всём этом нет.

— Ты ни в чём не виноват, Тони, — послушно произнёс Фил.

В животе что-то задрожало, засвербило ожиданием смерти. Запах мокрого асфальта, прелой листвы и бензиновых выхлопов, залетавший в форточку с ветром, хорошо гармонировал с ощущением близкой смерти. И в то же время жутко контрастировал с её безысходностью. Ведь за осенью обязательно, рано или поздно, придёт весна. Фил очень любил весну. Особенно теперь.

— Не убивай меня, Тони! — прошептал он. — Клянусь, я…

— Тш-ш-ш, — перебил его визави, приложив ствол револьвера к губам — вместо пальца — и прислушиваясь. — Дождь прибавил.

Дождь действительно зачастил, гулко забарабанил в карниз, заплевал окно. Кажется, он решил скоротать ночь в этом городе смога и палой листвы. А сигнализация брошенного Бьюика так и гудела уныло сквозь дождь. Хозяин пьян, сидит в пабе, уронив голову на руку, и спит. А может быть, его кончили где-нибудь в переулке — сунули в шею «бабочку». Здесь это просто. В этом городе ветра и скорой зимы…

Верхний ящик стола был чуть выдвинут. Фил не успел открыть его до конца — Тони появился слишком внезапно. Там, в ящике, холодел одиночеством пистолет. Уже несколько раз за последний час пальцы Фила мелко подрагивали, готовые метнуться к ящику, выдвинуть его одним рывком, вцепиться в прохладную удобную рукоять, согреть пистолет своим теплом, распалить его жаром выстрела. Фил представлял, как падая со стула за тумбу, взводит курок и стреляет, стреляет раз за разом в силуэт напротив. Он успеет. Он должен успеть. Когда Тони положил револьвер на стол и потянулся за портсигаром, Фил почти готов был сделать это. Но он привык просчитывать шансы. Шансов было очень мало. Ведь тысячу раз говорил тебе, чёртов увалень: нужно меньше есть, стряхнуть с себя это безобразное пузо…

Эх, стряхнуть бы ещё годы!..

— У меня будут проблемы, — произнёс Тони, обращаясь скорее к своему револьверу, чем к собеседнику.

— А?

— Вот что Фил… Сделай для меня одну вещь.

— Конечно. Тебе нужны деньги? — оживился Фил. — Укрытие? У меня и работёнка для тебя найдётся, хе-хе…

Тони усмехнулся, помотал головой.

— Ты сказал полтора года? — произнёс он и ящерица на его щеке дёрнулась, изогнулась.

Фил громко сглотнул непослушный шершавый комок, застрявший в горле. Кашлянул.

— Обещай мне Фил, поклянись мне, что самое большее через полтора года тебя не будет на свете. Обещай, что умрёшь.

— Тони, дружище, ты же знаешь, я…

— Тише! Тише, Фил, не говори так много лишнего. Скажи только: Тони, через полтора года я сдохну и меня больше не будет на этом грёбаном свете.

— Тони, я… Боюсь, что да.

— Если рак не приберёт тебя к тому времени, ты сам всё сделаешь. Ты убьёшь себя, хорошо?

— А?.. Да… Да, я…

— Хорошо. Я поверю тебе, Фил.

— То есть… ты…

Тони поднялся. Надвинул шляпу пониже на лицо. Сунул руки в карманы плаща.

— Напоследок, Фил, — сказал он, вздохнув и покашляв. — Напоследок…

— Да..?

— Ты всегда был порядочной мразью.

— Тони, я…

— Даже в юности, наверное. Но ты был мне другом. Когда-то. И Деззи… Глупышка Деззи любила тебя.

Фил поник, замер, уставившись остекленевшим в ожидании взглядом на пол под ногами.

— Прощай, Фил.

Сидящий вздрогнул, словно вместо «прощай» получил пулю, которой ожидал с таким страхом. Всхрапнул что-то неразборчивое.

Тони кивнул, не глядя на свою несостоявшуюся жертву.

— У тебя максимум час, Фил. Через час тебя не должно быть в городе.

— А?.. Да, я понял. Да.

Тони снова кивнул и быстро пошёл к выходу из кабинета. Остановился перед чёрной дверью, чтобы погладить пальцами бронзовую витую рукоять.

Он не услышал, как глухо, почти неслышно стукнул ящик стола. Как сухо щёлкнул курок «Ругера».

— Тони, — позвал Фил.

— М? — Тони отпустил ручку, повернул голову чуть назад. Ящерица на его щеке шевельнула хвостом — это прокатился под щекой желвак.

— Спасибо тебе, — сказал Фил.

И нажал на спуск…

Через полтора часа он задумчиво смотрел на скрывающиеся за горизонтом городские огни, через окно «Боинга», который уносил его по дождю во Франкфурт. И никак не мог избавиться от вони дешёвого вьетнамского табака, пропитавшей пиджак — от этого запаха прошлого, которое он убил сегодня во второй, кажется, раз.

Мы живем в странном мире — вместо того, чтобы провести остаток воскресенья дома, перед телевизором с банкой «семерки», собираешься и прешься в трамвае на другой конец города. На экране уже закончились титры, и идет фильм: ветер колышет алые розы у белого штакетника на синем небе, а ты подходишь к окну и выглядываешь на улицу. Утром ветер гнал над городом тяжелые свинцовые тучи, шел нудный осенний дождь. Теперь он кончился, но спустился туман, медленно затянул двор, кусты, детскую площадку под окнами. Возле качелей, на куче чернозема, валяется желтый пластмассовый клоун в колпаке, с улыбкой во все лицо, и нет сейчас ничего бессмысленнее этой улыбки и того, что нужно выйти в холод и туман.