Diamond Ace - Овердрайв

Несмотря на свою принадлежность к прекрасной половине человечества Анна больше всего любила работать с его же механическими порождениями, ставшими по её словам не, менее прекрасными за наш век. Моменты, когда ей удавалось запечатлеть подходящий к причальной мачте огромный дирижабль или поймать в кадр, уходящий хищным силуэтом почти вертикально в небо военный истребитель, казалось, были для Анны важными в жизни до такой степени, что я даже начинал ревновать её к этим механическим чудовищам. А сколько времени мы проводили на гоночных треках в предместье Танжер-Ванзее, следя за ревущими на трассах болидами! Анна с такой страстью отдавалась своему увлечению, что сделанные ею кадры просто обязаны были стать непревзойдёнными шедеврами. Но к несчастью мощь и скорость этих металлических монстров были далеко за пределами возможностей её скромного любительского 'Кёнига'. Для такой работы подходила только профессиональная аппаратура, на которую ни у Анны, ни даже у меня не было достаточных денег. Иногда прогуливаясь по городскому центру, мы проходили возле витрин магазинов известных марок, но Анну совсем не интересовали фешенебельные бутики. Её как магнитом притягивало к единственной бронированной витрине известного на всю столицу магазина Цейсса, где горделиво поблёскивала сменными объективами мечта её жизни, надменный 'Олимпик', количество нулей на ценнике которого было способно отправить в нокаут даже средней руки бюргера.

Заканчивалось дождливое лето, приближалась дата открытия Гросс-прейтц, главных ежегодных автогонок, Анна после очередной серии неудач была вялой и неразговорчивой, а я пребывал в отчаянии. Мне так хотелось, чтобы Анна была счастлива, что я готов был ради этого на всё. Любовь слепа и эгоистична, и поэтому в один из редких погожих дней с созревшим планом действий я отправился к знакомому антиквару, чтобы сделать то, о чём я даже не мог помыслить раньше.

После смерти моей матери, в дополнение к памяти о её рассказах про благородное происхождение нашего рода, я получил в руки по завещанию единственный реальный факт подтверждающий её слова, массивный золотой браслет, по преданию передававшийся в нашей семье из поколения в поколение. Я знал про его существование, но был изрядно ошеломлён, когда увидел его в первый раз в открытом банковском сейфе, в присутствии самого директора банка и нашего городского нотариуса. По виду это было настоящее произведение искусства из витого золота с прекрасными изображениями всадников несущихся по его краям. Конечно, мне нельзя было с ним расставаться, это была овеществлённая память о моих предках, память которую я был обязан сохранять всю свою жизнь и передать дальше своим потомкам. Но, как я уже говорил, любовь слепа и абсолютно эгоистична и поэтому в тот летний вечер массивное золотое украшение, которое никогда не должно было покидать нашу семью, тяжело стукнуло о прилавок антикварного магазина.

Хотя хозяин прекрасно меня знал, при виде браслета его глаза изумлённо полезли на лоб. Но официальные документы завещания и сертификаты подлинности быстро успокоили его подозрения в том, что я недавно ограбил исторический музей. Правда, для оценки реальной стоимости золотого браслета ему потребовалась целая неделя, которую я провёл в нервном ожидании. Зато при следующей встрече я был поражён суммой выписанного мне чека. Этих денег хватило бы на целых три 'Олимпика', если бы мне пришла в голову сумасбродная мысль купить их в таком количестве.

'Удивительную вещь ты принёс мне, Зигфрид', — оценивающе кивая головой, признался мне антиквар, — 'конечно современные девушки его на руки не оденут, но настоящий коллекционер древностей не пожалеет на это очень хороших денег'. 'Уже не пожалел', — подтвердил я, зачарованно пересчитывая количество нулей в выписанном чеке и совсем забыв, про то, что я продал уникальную фамильную драгоценность, которая хранилась в нашем роду сотни лет. Хозяин магазина наклонился в мою сторону. 'Серьёзные люди были твои предки', — уважительно сообщил он, — 'я заказывал экспертизу в криминалистической лаборатории и там выяснили, что этот браслет был сделан, как минимум из десятка разных украшений'. 'Что это значит? ', — не понял я и антиквар усмехнулся. 'Это военная добыча Зигфрид, и бог знает, сколько на ней было крови в своё время. Неспроста по ней уже тысячу лет продолжают нестись валькирии, забирая с собой погибших воинов'.

Насколько прав был этот мудрый старик, будто сам явившийся из далёкого прошлого со словами предостережения я осознал гораздо позже, когда исправить уже было ничего нельзя.

— В хорошенькую историю ты меня втянул, — человек, сидевший в кресле в глубине кабинета, сейчас совсем мало походил на уверенного в себе руководителя известного столичного еженедельника, — и теперь ещё сам уезжаешь.

С этими словами он набулькал себе полный стакан коньяка из початой бутылки, стоявшей прямо на его письменном столе, и ещё больше съёжился в своём кресле.

— По моим стопам идёте шеф, — я старался, чтобы в моём голосе звучало сочувствие, — не стоит вам столько пить.

В ответ он только пренебрежительно махнул рукой и сделал хороший глоток.

— Кстати ты в курсе, что тебя ищет полиция? — вдруг поинтересовался он, — или может…, — тут он задумался на секунду, — или может ты, как раз, поэтому уезжаешь?

Я вспомнил про повестку из полицейского комиссариата, которую нашел в своём почтовом ящике, за день до того как перебрался в пустующую квартиру Анны.

— А для чего я, интересно, мог им понадобиться? — осторожно спросил я, делая вид, что слышу об этом впервые в жизни.

— Да из-за твоей треклятой фотографии, которую, будь я неладен, я зачем-то взял у тебя для публикации, — желчно отозвался редактор, отхлёбывая коньяк, — и которая сейчас на первых полосах во всех центральных газетах. 'Валькирия забирает с собой храброго лётчика', — процитировал он. — Нет, ну было же у меня предчувствие, и зачем я только тебя послушал?

— Она заняла первое место? — озадаченно спросил я, — простите шеф я ненадолго выпал из жизни. Но причём здесь полиция? И что за лётчик?

Ожидая ответа от снова присосавшегося к стакану главреда, я сел на подлокотник кресла дл посетителей. 'Я всё-таки исполнил мечту Анны', — пронеслось у меня в голове.

— Да не в этом дело! — вдруг взорвался мой уже бывший шеф, — ты журналист и не читаешь газет?! В какой чёрной дыре ты был всю эту неделю Зигфрид?! — он злобно стукнул пустым стаканом по столу. — Это проклятая фотография, оказывается, была сделана за секунды до самой большой автокатастрофы при Гросс-прейтц. Но это ещё ничего, наша публика любит кровавые зрелища. Но неужели ты не знал, что одним из погибших гонщиков был сын нашего канцлера, полковник авиации! — Он перевёл дух и уже спокойней продолжил, — старик от потрясения получил инсульт и неделю назад умер. А через месяц выборы в правительство и, похоже, их теперь выиграют чёрные рубашки. И их лидер всю эту неделю ищет боевиков устроивших этот, как он выразился, теракт с сыном канцлера. Плевать он, конечно, хотел на полковника, — поморщился редактор, — у него свои цели, ему нужна власть и побыстрее, но теперь, сам понимаешь, он должен найти виновников его смерти. А тот, кто сделал снимок, должен был видеть всё.