Виктория Платова - 8–9–8

И потом, там слишком много голосов. Разных и не всегда приятных. От них у Габриеля начинает болеть голова и напрочь теряется чувство собственной уникальности. Единственности. Неповторимости. Войти в Интернет — все равно что войти в комнату, полную кривых зеркал. Отовсюду на тебя скалится твоя же собственная, чудовищно изуродованная физиономия.

Скорее всего, у Интернета есть и обратная сторона. Но она, так же, как и обратная сторона Луны, навеки скрыта от глаз. И высадок на обратную сторону Луны в ближайшее время не предвидится. А если предвидится, то Габриель уже пролетел с заявкой в отряд астронавтов.

Как бы то ни было, он панически боится Интернета.

Но через день после получения ультиматума от Тани мужественно фотографирует себя на камеру мобильного, перекачивает изображение на компьютер и отправляет по адресу, указанному в письме.

Не то чтобы Габриель очень старался подать себя в лучшем виде: он не выбирал выгодных ракурсов и не выпячивал подбородок, просто побрился и зачесал назад волосы.

И изобразил на лице дружелюбную и искреннюю улыбку, чтобы у недоверчивой Тани Салседо не возникло никаких сомнений насчет его порядочности.

Ответ пришел тем же вечером и немало смутил Габриеля:

Привет, красавчик!

Если, конечно, на фотке ты, а не актер Антонио Бандерас в ранней молодости. Мне нравится Бандерас, а тебе? Ты мог написать хотя бы несколько строк о себе, а не просто отделаться фоткой. Глаза у тебя хорошие, и ты не похож на прохиндея, тебя это радует? Меня — так очень. Я на всякий случай высылаю свою, последнюю по времени. Это чтобы ты имел представление обо мне, ни для чего другого, не обольщайся. Ты не написал, какие сигары куришь и чем занимаешься. Отвечай быстрее, я проверяю почту два раза в день — утром и вечером, так что разговорчиками о большой разнице во времени не отделаешься.

С наилучшими пожеланиями —

Таня Салседо

Вот сейчас и откроется истина — кто же такая на самом деле Таня Салседо, внучка неистового Хосе Луиса, негритянка, мулатка или белая.

И еще — какая она.

И насколько она далека от невнятного образа, который рисовало воображение Габриеля.

Он не оставлял своих фотографий ни Христине, ни Ульрике, и у него не осталось на память ровным счетом ничего. Таня Салседо — совершенно непонятный и мало желанный персонаж, да к тому же удаленный на тысячи километров, но вот, пожалуйста: она теперь имеет его фотокарточку, а он ее. Что можно сделать с фотографией Тани?

Раскрыть ее.

Давно пора было это сделать — еще десять минут назад, пятнадцать, но Габриель сидит над нераспакованным файлом, то поднося к нему стрелку, то убирая ее. Раскрыть фотографию никогда прежде не виданного человека — все равно что толкнуть закрытую дверь, за которой — неизвестность. А Габриель — еще со времен первого знакомства с Птицеловом — терпеть не может закрытых дверей и чаще не входит в них, чем наоборот.

Но уж больно интересно увидеть, что представляет собой перчинка Таня Салседо.

Она не мулатка и не негритянка.

Она очень хорошенькая — вот первое впечатление от фотографии.

Она очень молодая, ей, наверное, и двадцати нет.

Она — задира и позерка. Первое не удивляет Габриеля, что-то подобное он предполагал, исходя из двух ее посланий. «Позерка» относится непосредственно к фотографии, явно постановочной. У Тани волосы ниже плеч, слегка вьющиеся: они скрывают половину лица, вторая половина представляет собой абсолютный идеал женской красоты. Таню можно было бы назвать моделью, но она слишком живая для модели. Она — как ртуть. Глаза у нее (вернее — один глаз, тот что виден на фотографии) — насмешливые, и губы сложены в улыбку. Улыбку знающего себе цену человека. «Ну, какова я, чико? — вопрошает Таня с фотографии. — Скажи честно, таких девушек ты еще не видел!»

Возможно, Таня права.

Но и это еще не все. Фон на фотографии абсолютно черный — это сделано специально, чтобы доминировали два светлых пятна: полумесяц лица и полумесяц руки. Рука тоже включена в список достопримечательностей Тани, обязательных к посещению. Пальцы у нее длинные (тут Габриель не ошибся), но нет никаких следов облупившегося лака. Напротив — перед ним образец идеальных ногтей. Идеально обработанных ногтей.

В пальцах у Тани зажата сигара («Боливар», какая же еще!), и вся она окружена клубами романтического дыма.

Уфф-ф!..

Увиденное могло бы свалить с катушек впечатлительного юнца, но Габриель давно не юнец. Если Таня рассчитывала на убойный эффект, то она просчиталась.

Привет, Таня.

Это Антонио Бандерас, он же — Габриель. Я получил твою фотографию, и она меня впечатлила. Ты красивая, насколько я могу судить по твоему чудесному глазу (кстати, что со вторым, как он чувствует себя, не приболел ли?). У тебя наверняка отбоя нет от поклонников, правда? Я заранее им сочувствую, потому что ты, как пить дать, морочишь голову несчастным и вовсю пользуешься своей красотой. У меня маленький магазин, который называется «Фидель и Че», и я торгую не только сигарами, но и книгами. Я вообще люблю книги. И не переношу, когда меня достают всякими глупостями, а охотников это делать хватает, поверь. Что касается сигар, то я курю «8–9–8».

С наилучшими пожеланиями —

Габриель

Он выбрал «Dalias» или «8–9–8» методом тыка: сложил в коробку свернутые бумажки с названием всех известных ему сигар, перемешал их, а потом вытянул первый попавшийся под руку листок. Вот и получились «8–9–8», а могло получиться что угодно — от «Короны» до «Робусто». Уже отправив сообщение, Габриель подумал: а не будет ли это истолковано как мелкий подхалимаж? Как желание понравиться во что бы то ни стало — ведь и «Боливар», и «8–9–8» крутят на одной фабрике, «Partagas». Знает ли об этом внучка старого торседорес?

Еще бы ей не знать.

«Боливар» крепче, чем «8–9–8», и курится на пятнадцать минут дольше, причем у «8–9–8» тоже немаленький срок службы — что-то около часа. Это знание не достигнуто опытным путем, а, почти как все знания Габриеля (исключая секс), почерпнуто из заслуживающих доверия источников. В основном — опубликованных и находящихся в открытом доступе.

Надо бы попробовать эти чертовы «8–9–8».

Пока Габриель решается и никак не может решиться, приходит очередное послание от Тани.

Привет, красавчик!

Хотя мне, наверное, не надо так тебя называть, а то ты обидишься и перестанешь мне писать, а этого бы как раз не хотелось. Буду звать тебя Габриель, ты не возражаешь? Насчет моего второго глаза — он в порядке и является точной копией первого. Просто мой друг — не близкий, не надо закатывать глаза и говорить «м-м-м», — всего лишь друг. Так вот, мой друг, который собирается стать профессиональным оператором, делал серию работ на конкурс. Оттого и получилось слегка пафосно, но это не моя вина. Насчет моей красоты — повторюсь, я отправляла тебе фотку совсем не для того, чтобы ты меня оценивал с этой точки зрения. Просто всегда нужно иметь представление о том, с кем общаешься. Нашу переписку ведь можно назвать общением? Насчет моих поклонников — их много, но все они знают, что мое сердце для них закрыто, а что творится у них в сердцах — их дело. Напишу немножко о себе, а потом снова вернусь к тебе. Мне девятнадцать, и я учусь на втором курсе университета, буду юристом. Лед, конечно, до смерти хотел, чтобы я тоже посвятила жизнь сигарам, как и он. Ты не представляешь, как он на меня давил. Но я, как и он, упрямая и всегда делаю только то, что хочу. А что закончил ты? Здорово, что твой магазин называется «Фидель и Че», нет, это просто потрясающе! Фидель и Че — мои герои, и почему ты не носишь бороду? Тебе бы пошло. Я тоже люблю читать книжки, не подумай, что про любовь. Про любовь мне как раз не нравится. Все одно и то же, и женщины всегда выглядят сопливыми дурами и истеричками к тому же. А это не соответствует истине. Я, например, совсем не такая. Ты меня озадачил с «8–9–8». Я еще не решила, хорошо это или плохо, но склоняюсь к тому, что все же хорошо. Подробнее изложу свои мысли в следующем письме. А ты напиши мне еще что-нибудь про себя. Что ты еще любишь, где успел побывать и есть ли у тебя девушка. Может, ты уже женат? Напиши также, что ты думаешь по поводу того безобразия, что творят америкашки в Ираке.