Игорь Рябов - Пуля уже в пути (СИ)

— Игорек, что происходит? Мне страшно…

— Не бойся, Галчонок, я же с вами. А что происходит, я и сам пока отчетливо не понимаю. Наберись терпения, скоро обстановка должна проясниться. Не в первый раз замужем, прорвемся.

— Хорошо бы, — тихонько произнесла она. — Нас на выходе из магазина взяли под белы рученьки и отвезли сюда. Пистолетами в бок, правда, не тыкали, но предупредили, что в этой мирной стране всё возможно.

— Ладно, солнышко, давай не сейчас об этом.

И я незаметно кивнул в сторону Николая. Тот сидел молча и смотрел в окошко. Но в салоне было тихо, и он мог свободно слушать наш разговор. Лишь мягкий шелест шин нарушал почти идеальное безмолвие.

Сидевшая напротив Ксюшка виновато взглянула на меня, словно все приключения произошли из-за нее. На глазах у девчонки навернулись бисеринки слез, и мне стало невыносимо жаль ребенка. Но я ничего не мог изменить в сложившейся ситуации. Лишь только шутливо-грозно погрозил ей пальцем и состроил уморительно строгую рожу, на что она грустно улыбнулась.

Машины шли быстро по почти пустынной трассе. Иногда попадались встречные машины, но крайне редко. И лишь только раз нас обогнал какой-то удалой мотоциклист, упакованный в кожу, и звонко просигналил нам. Лихачей и у них хватает.

Минут через пять я почувствовал, что ещё совсем немного — и провалюсь в сон от гнетущей тишины и монотонного шороха шин по ровному асфальту. Такая езда совсем не сравнима с приключениями и колдобинами на наших дорогах.

Когда мы миновали небольшой лесок и выскочили на какую-то развилку, сбоку, нам наперерез вылетел на всех парах длинный и мощный рефрижератор. Он с ходу протаранил идущую впереди машину с Максом, оставив от неё только кучку запчастей на трассе и смятый в лепешку корпус на обочине. В живых там навряд ли кто остался. Буквально через несколько секунд остатки "Шевроле" взорвались, выплеснув в черное небо ослепительно яркий столб огня и осветив мрачный окружающий пейзаж.

Все последующее произошло с такой скоростью, что даже я, с самого начала наблюдавший за произошедшей трагедией через лобовое стекло, и то не успел ничего осознать. А мои спутники, погрузившиеся каждый в свои мысли, так и вообще ничего не поняли.

Рефрижератор полностью перегородил шоссе, и наш водитель инстинктивно нажал на тормоза, выкручивая баранку до упора влево. Но скорость была приличной, и нас стремительно вынесло в кювет. Воткнувшись бампером в какую-то кочку, машина остановилась, и движок заглох.

Водитель неподвижно навалился на баранку и, по всей видимости, находился без сознания. Мы же все отделались только ссадинами и ушибами, благодаря мягким диванам в салоне. В глазах любимых девчонок читался отчаянный испуг. Да и мне не больно-то хотелось танцевать от неожиданно свалившейся радости.

— Черт возьми, — только и успел произнести Николай, сделав попытку выбраться из салона наружу.

Но в этот момент двери салона одновременно распахнулись с двух сторон, и оттуда уставились на нас темные зрачки автоматных стволов.

— Выходить по одному и быстро, — скомандовал по-английски, но с каким-то акцентом властный незнакомый голос. — И без фокусов, если жить хочется.

Я глубоко вздохнул, как перед прыжком в пучину океана, и сделал попытку выбраться. Чьи-то сильные руки выхватили меня из салона и рывком поставили на ноги. Вокруг я успел заметить несколько вооруженных автоматами людей. Это было последнее, что довелось мне увидеть в мирной Швейцарии. Какой-то ублюдок от широты души приласкал меня прикладом по загривку, и я, как мешок с отрубями, свалился навзничь, в последний момент успев рассмотреть небо, на котором кучковались крупные и яркие звезды. Они быстро сгруппировались в одну сверкающую вспышку и выключились, подобно телевизору. Осталась только темнота в глазах и полное безмолвие.

Сколько прошло времени с моего погружения в беспамятство, я не представлял. И абсолютно ничего не помнил: ни снов, ни видений, ни каких-либо ощущений, — лишь черная пучина кромешного мрака окружала меня со всех сторон.

Хотя вру. Был один не совсем ясный, какой-то расплывчатый момент, когда я очнулся в полубреду или мне только приснилось, что я очнулся. Сквозь зыбкую пелену тумана в глазах различил непонятные тюки и пустые бочки вокруг себя, а тело ощутило мерное покачивание, словно мы плыли на огромном паруснике посреди безбрежного океана. Почему мы? Да потому, что сразу же, как только я приоткрыл свои гляделки, тут же получил сокрушительный удар в челюсть от мрачного типа, сидевшего рядом на одном из внушительных размеров ящике. От всего его лица я запомнил только пустые бесцветные глаза. А затем в руку воткнулась игла шприца, и сознание опять померкло.

Окончательно я очнулся в каком-то занюханном подвале, валяясь на некотором подобии постели. Если можно назвать постелью кучу замызганных тряпок, брошенных прямо на цементный пол в углу импровизированной камеры. А то, что это гнусное помещение именно камера, никаких сомнений не вызывало. И хотя она не походила на застенки ЧК образца тридцатых годов, настроение лучше от такого сравнения не стало.

Окно, точнее — узкая щель под потолком, низко нависшим над помещением, оказалось забранным надежной решеткой. Каждый пруток в палец толщиной. За ней смутно угадывалось присутствие стекла, но настолько грязного и покрытого вековым слоем пыли, что его скорее можно было принять за естественное продолжение стены.

Помещение не было тесным — два метра на три, и оканчивалось массивной дубовой дверью со всяким отсутствием намека на побег. Приятных ощущений это не добавило, к тому же общее состояние организма оставляло желать намного лучшего. Складывалось впечатление, что с моими бренными останками пару часов развлекался старинный паровой молот, а когда это ему надоело, отдал на откуп бетономешалке. И та тоже потешилась на славу.

— С приездом, — хриплый голос прозвучал приглушенно и совсем незнакомо.

Я, лежавший на животе, слегка повернул голову и, вдобавок скосив глаза, уперся взглядом в пыльные ботинки. Они торчали вразлет буквально в десятке сантиметров от моей физиономии и в них присутствовали две ноги. С трудом проследив взором, где же они заканчиваются, обнаружил и тело. Было оно упаковано в знакомую одежду, только помятую и потерявшую былой лоск.

Николай сидел, прислонившись спиной к стене, и в упор смотрел на меня. Личико у него немногим отличалось от одежды в лучшую сторону.

— Ну, у тебя и морда, — констатировал я, сделав отчаянную попытку привести себя в то же положение, что и он. — Можешь смело без грима Квазимодо сыграть. Все режиссеры будут пищать от восторга, и первая премия тебе обеспечена. А так же неувядаемая слава на века.