Тимур Свиридов - Призраки в горах

– Я не откажусь и от двух половинок, – сказала Надежда, видя, что Сухейла мнется, не берет вырезанную розу. – Такая красота!

– Нет! Нет! Нет красота!.. Яблок плохой!.. Очень плохой! – неожиданно для всех выдохнула с криком Сухейла. – Яблок плохой! Хинджал плохой! Плохой!..

В комнате воцарилась тягучая тишина. Все с недоумением смотрели на афганку. Никто ничего не понимал. Что, собственно, произошло? Почему она так резко отстранилась? Чем ей не угодили? Чем оскорбили? Олег так и застыл с половинками яблока в руках. Лицо его тихо серело. Он чувствовал себя так, словно его неожиданно окатили ведром грязной воды. Он смотрел то на злополучное яблоко, то на Сухейлу, которая менялась на глазах. Она стояла напряженная, как туго сжатая пружина, готовая взорваться в любой миг. В глазах появился сухой колючий блеск. Олег видел, что Сухейлу колотит дрожь. Ее волнение невольно передавалось и ему.

– Да что в самом деле!.. Яблоко… оно же нормальное! Вполне съедобное! – Олег поднес ту половинку, что держал в руке, и с хрустом откусил большой кусок. – Никакой отравы нет!..

– Хинджал! Хинджал плохой! – Сухейла показывала на лезвие кинжала, и ее указательный палец мелко дрожал. – Плохой! Плохой!

– Мы его сейчас сделаем хорошим, – нашлась первой Надежда, – быстренько продезинфицируем, снимем всякую заразу.

Она вынула из шкафчика флакон со спиртом, взяла ватку, намочила ее и быстренько протерла лезвие с одной и другой стороны, а потом и красивую, слоновой кости рукоятку с мелкими рисунками и узорами из золотой и серебряной проволоки.

– Теперь все в порядке, никакой инфекции! – Надежда повернулась к Олегу и протянула ему кинжал. – Разрезай следующее яблоко!

– Нет! Нет! – Сухейла протянула обе руки, ограждая Олега от протянутого кинжала. – Нет, пожалуйста!..

– А чем, собственно, тебе этот кинжал не нравится? – недоуменно и громко спросил Елизаров. – Чем он плохой?

– По-моему, очень красивая вещица. Видать, старинная, – вставила Надежда.

– Кто? Кто давал такой плохой хинджал? – Сухейла возмущенно и требовательно смотрела на Олега. – Кто давал плохой хинджал в твои руки?

Олег не знал, что ей ответить. Он вдруг понял, что за этим острым клинком стоит какая-то тайна. Но сказать правду не решался: а вдруг один из тех, кого он свалил на горном уступе, приходится девушке родней? Олег краем уха слышал, что в здешних местах практикуется кровная месть, этакая восточная вендетта.

– Успокойся, Сухейла! Не надо расстраиваться.

– Я никогда не буду успокаиваться! Никогда! Это хинджал, – она ткнула в лезвие побелевшим дрожащим пальцем, – есть кровь! Есть кровь моя мама!..

И Сухейла поведала страшную историю. По ее щекам текли слезы.

Волнуясь, сбиваясь, глотая концы слов, она рассказала о том кошмарном, теперь уже далеком дне, когда в их дом ворвались озверевшие душманы. Их было много, четверо или пятеро. Полы халатов заткнуты за пояса. Сухейла на всю жизнь запечатлела в своей памяти их торжествующие озлобленные лица. И этот кинжал Сухейла хорошо видела. Один из душманов поднес его к лицу матери, к ее глазам и говорил гадкие черные слова. Она закрыла лицо руками. Мать даже не звала на помощь, потому что в доме не было ни одного мужчины. Она была беременной на последнем месяце. А душман этим кинжалом пырнул ее в живот. Много, много раз. И другие тоже кололи кинжалами в живот…

– Вот почему этот хинджал плохой…

Праздничного настроения как не бывало. Валентина шмыгнула носом, поднесла к глазам платочек. Надежда хмуро смотрела на пол. У Елизарова желваки ходили ходуном. У Олега пересохло в горле. Неужели тогда на него напали те самые душманы?

– Сколько их было, Сухейла? – спросил Бестужев. – Четыре?

– Да, да! Наверное, четыре! – она закивала и показала ему четыре пальца. – Когда поймаем, суд будет. Народный суд будет!

– Не будет им суда, – твердо произнес Олег. – Уже никогда не будет. Нету их! Я сам убил их. Своими руками. Понимаешь?

– Убил? – не поверила Сухейла. – Все четыре душмана?

– Да. Всех четырех, – ответил Олег. – Можешь успокоиться. Их больше нет.

– А кинжал – это боевой трофей сержанта, – пояснил Елизаров и укоризненно взглянул на Олега. – Такие вещицы сдавать положено.

– Ну да! – возразила тут же Надежда. – Красоту такую сдавать! Чтоб какой-нибудь штабист себе ее прикарманил?

– Ты… прости меня, вы брали этот хинджал на совсем убитый душман? – допытывалась Сухейла.

– У каждого такой был, у всех четырех, – ответил ей Олег. – Взял я только один.

– Ну и сглупил, сержант! – сказал Константин. – Брать надо было все, чего церемониться.

– Ой-йе! Ой-йе! – воскликнула Сухейла с радостным вздохом. – Ой-йе! У меня сегодня праздник! Такой счастливый день! Такой хороший русский Новый год! Ты… Вы дали мне такой праздник! – она шагнула к Олегу, наклонилась и, схватив его руку, быстро поцеловала ее. – Спасибо! Ташкар! Спасибо!

Олег опешил. Еще никогда никто ему рук не целовал. Тем более он не ждал такого поступка от симпатичной афганской девушки. Краска хлынула в лицо. Он не знал, как поступить, что говорить. Только растерянно моргал глазами.

Сухейла преобразилась. Она вся лучилась торжествующим светом радости. Глаза сияли, как звездочки, счастливая улыбка не сходила с губ. Она всплеснула руками, повела плечами. Гибкая, тонкая, стройная, хлопая над головой в ладоши, пустилась в пляс вокруг стола, красиво изгибаясь в тонкой талии.

– Таки-таки тум! Таки-таки тум!

Константин, а за ним и все остальные, стали в такт ее движениям хлопать в ладоши, приговаривая вслед за Сухейлой:

– Таки-таки тум! Таки-таки тум!

Сухейла приблизилась к Бестужеву и стала танцевать около него. Олег, улыбнувшись, вскинул руки и стал, подражая ей, двигать плечами и хлопать в ладоши.

– Давай, сержант, веселее! – подзадоривал Константин.

– Спасибо вам, шурави! Спасибо вам, советские люди!

Сухейла остановилась около Олега. Доброе настроение снова воцарилось в комнате. Все повеселели, заулыбались.

– Как хорошо, когда все хорошо кончается! – сказала Валентина.

– У нашего народа, у афганцев, есть своя конституция, которая не записана на бумаге. Называется она Пуштунвалей. Она для всех обязательна, для каждого племени, для каждой семьи. Все ее выполняют.

Сухейла коротко рассказала о Пуштунвалее – неписаном кодексе чести и достоинства афганцев. Этот кодекс передается из поколения в поколение. Он предписывает каждому афганцу самоотверженно защищать свою родину, предоставлять убежище и защиту всем, независимо от веры и сословия, оказывать гостеприимство каждому, высоко держать национальное достоинство, почитать старших и должным образом отвечать на нанесенную обиду и оскорбление. В Пуштунвалее отражены нормы и правила поведения, семейно-бытовые отношения, обряды, связанные с бракосочетанием, рождением ребенка, смертью. Особое место в Пуштунвалее отводится вопросам кровной мести, компенсации за убийство, ранение или увечье.