Тимур Свиридов - Призраки в горах

– Сержант, вам хоть сейчас приличный разряд устанавливай! Москвич, интеллигент, а глянь как ровно, прямо в нитку кладете кирпичики!

– Нитка немного кривоватая, – отшутился Олег.

– Тут главное, чтоб кирпичики как солдаты в строю стояли. Почаще рейку прикладывай.

– Она и так у меня все время под рукой.

– У вас тут полный порядок, – сказал довольным тоном майор.

– Стараемся, товарищ майор!

– А как афганский сержант?

– Нормальный парень. Махмудом зовут.

– Соревнуетесь?

– Соревнуемся.

Майор подошел к Махмуду, что-то сказал ему, тот засмеялся. Смолин сам положил пару кирпичей, потом похлопал сержанта по плечу, давай, мол, а то от Бестужева здорово отстанете.

– У вас тут, так сказать, на периферии стройки, полный порядок, – повторил майор. – Там, в центральном корпусе, наши парни тоже не отстают. Они уже зацементировали основание и укрепили фундаменты под основные механизмы.

– Товарищ майор, разрешите обратиться? – подал голос Иван Дундик, вываливая в короб из ведра серую цементную кашу.

– Спрашивай, коли не шутишь.

– Какой сегодня день? Пятница?

– Пятница, если верить календарю.

– Так и я говорю, что пятница. А мы тут устраиваем воскресник. Как такое понимать, а? – в хитром прищуре глаз Дундика пряталась улыбка.

– Очень просто понимать. Сегодня у афганских граждан выходной день – пятница. А у нас выходной по воскресеньям. Так что, если вам не по нраву название «воскресник», можете назвать «пятничник». Суть от этого не меняется. Главное – дружба между нашими народами и взаимная пролетарская помощь.

– Насчет помощи и дружбы понятно… Значит, пятничник.

– Разговорчики! – улыбнулся Смолин, поняв шутку солдата, и направился к лестнице.

– Эй! Эй! Не сваливай в кучу! – крикнул Олег гранатометчику Рязанову, принесшему сразу десяток кирпичей. – Клади стопкой вдоль стены! Это тебе не гранаты!

Солнце уже давно перевалило за полдень и зависло над вершиной близкой горы. Теперь оно заглядывало сбоку, но по-прежнему жгло невероятно. День выдался по-весеннему жаркий. Отсюда, с верхотуры, Олегу были хорошо видны плоские крыши домов, розовое кипение цветущего миндаля в садах, первые проблески цветения абрикоса. А в России сейчас февраль – месяц вьюжный…

Кладка кирпича – работа не из легких. Олег устал уже основательно, на лбу поблескивали бисеринки пота. Скатываясь вниз по щекам, они оставляли серые дорожки на пыльных щеках. Олег не раз вытирался тыльной стороной ладони, размазывал грязь по щекам. Но, несмотря на усталость, темпа с утра не сбавлял, держал марку.

Разровняв мастерком последнюю порцию раствора, уложил на нее пару кирпичей. Потом постучал рукояткой, утрамбовывая, и с радостью выпрямил затекшую спину:

– Все!

Глянул на соседа. Махмуду оставалось выложить еще добрую половину последнего ряда. Не долго думая, Бестужев поднял короб с остатком раствора, по шаткому настилу направился к стене афганца. Стал сноровисто укладывать кирпичи, двигаясь навстречу Махмуду. Тот, как и Олег перемазанный раствором и кирпичной пылью, сначала недоуменно уставился на Бестужева, а потом широко улыбнулся, обнажая сахарно-белые зубы под пышными черными усами:

– Дружба!

– Дружба! – ответил ему Олег, улыбаясь.

Вскоре они спустились на землю. Усталые и довольные, долго плескались у водопровода, отмывали грязь, следы раствора с рук, с лица.

– Ребята, не опаздывать! – подал голос старшина, проходивший мимо. – Наша и афганская кухни ароматным паром дышат. Обед может перестоять!

– Этого мы допустить никак не можем! – ответил за всех Седугин.

Афганская и советская походные кухни и в самом деле стояли рядом. Обе кухни – нашего производства, этакие бочки с трубой и на колесах. Оба повара тоже внешне похожи, в белых халатах и белых шапочках. Только лица разные. Один светлоглазый, рыжебровый, курносый, с веснушками, а второй – смуглолицый, щекастый, с черными усиками и угольно-черными глазами. Русский сварил для всех пахучий украинский борщ, с чесноком и приправами. Афганец приготовил второе блюдо – плов с бараниной и специями.

А местные строители установили под навесом пузатые медные самовары. Они дымили, и закипевшая вода струйками белого пара выбивалась из клапанов. Чайханщики уже бросали в небольшие чайники заварку, – у одного чай был зеленый, у другого черный, – и заливали крутым кипятком. Тут же на подносах горками лежали свежеиспеченные ровные лепешки, курага, изюм и орехи.

Ожидая начала обеда, солдаты обеих армий и местные жители, в основном мужчины, образовали круг. Шутками, выкриками, аплодисментами азартно подзадоривали борцов – участников скоротечного блицтурнира. Боролись на поясах, по местным правилам. Проигравший выбывал. За ходом схватки следили двое судей, один с афганской стороны, другой с нашей.

– Давай, Леха!

– Жми, Музафар!

Олег внимательно присматривался к афганцам. Он впервые так близко был с этим народом. Люди как люди, солдаты как солдаты. Есть веселые и разговорчивые, есть задумчивые и молчаливые. Словом, как и повсюду на земле. Если на минуту отрешиться, забыть, что находишься в Афганистане, то можно подумать, все это происходит в нашем среднеазиатском городке. Правда, все же есть одно отличие: мало женщин. У тех, что присутствуют здесь, лица закрыты чадрой. Увидел Олег впервые и женщину под паранджой – что-то вроде халата, накинутого на голову и свисающего почти до самого пола, а спереди, закрывая все лицо, тонкая черная сетка. Находясь в таком одеянии, афганка еще умудрялась нести на голове плетеную круглую корзину с какой-то поклажей. От одного ее вида повеяло средневековьем, вспомнились школьные уроки о первых годах Советской власти в Туркестане.

Олег всматривался в окружавших его людей и пытался по каким-либо признакам понять те внутренние истоки, которые породили изуверскую жестокость, бесчеловечный садизм. И не находил ответа. Не верилось, что сыны этого общительного и дружелюбного народа, гостеприимного и хлебосольного, могли решиться на такое. А сержант, его тезка, с окровавленными култышками вместо рук и ног, никак не выходил из головы.

Олег, конечно же, понимал, что просто так ничего не совершается. Был свой смысл и в этой изощренной жестокости. По всей видимости, душманы стремились не только изуродовать человека, они рассчитывали на большее. Они были не так просты, эти изуверы. И своей жестокостью метили не только в настоящее, но и в будущее, стремясь парализовать всякое сопротивление, морально устрашить своих противников. Чтобы у каждого, кто взглянет на изувеченного или услышит о такой жуткой казни, именуемой «кассоб» – «разделка туши», дрогнуло сердце, а в глубине души поселился бы страх и ужас. Запугать свой народ и, в первую очередь, советских военнослужащих – вот их расчет.