Феликс Меркулов - Хроника отложенного взрыва

Брайчук окончил Благовещенское танковое училище. В особый отдел попал через год после выпуска, что для военной контрразведки не срок. Служба в КГБ у него пошла в гору, благодаря личным талантам и удачной женитьбе. Тесть, крупный партийный босс, проталкивал зятя-особиста где только мог.

В начале девяностых Брайчук стал начальником Управления по Центральному военному округу. И взял к себе Ермакова, служившего в Ленинграде.

Анатолий поздоровался с Полуяхтовым, сел рядом.

— Бери рюмку, — сказал Брайчук.

— Уже ничего не вернуть, — произнес Полуяхтов, продолжая разговор. — Это мы с тобой переживаем. А многие даже рады. Во всем КГБ было около двухсот генералов. Недавно я видел новую штатную книгу Федеральной пограничной службы. Там триста генералов!

Ермаков понял, что речь шла о развале КГБ.

— Понятно, что порядка не будет, — закончил Полуяхтов. — Все думают, только как урвать.

— Куда мы катимся, — вздохнул Брайчук. — У меня денег нет, чтобы агентам платить. Какая, на хрен, оперативная работа! У тебя-то как с финансированием?

— Нормально. А как же еще, Корс каждый день пьет с туловищем.

Корсом за глаза звали главу службы безопасности президента. Туловищем — того, кого он охранял.

— Подкинул бы деньжат. Или намекнул куда следует.

— Подкинуть не могу, я такие дела не решаю. Намекнуть могу. Только толку не будет. Деньги в любом случае уйдут на Лубянку, а достанется ли что-нибудь тебе — большой вопрос. Знаешь принцип: не верь, не бойся, не проси? Пришло время жить по этим правилам. Учись сам зарабатывать деньги.

Полуяхтов спокойно говорил в присутствии Анатолия, потому что знал его. Этот начальник отдела имел в управлении больший вес, чем иные замы Брайчука.

— Даже не знаю, что тебе сказать, — задумчиво произнес Брайчук.

— А ты ничего не говори, — ответил Полуяхтов. — Меня подробности не интересуют. Но если что, я прикрою.

Оба генерала уже раскраснелись от выпивки. Анатолий сидел в сторонке и скромно молчал.

— Давай еще по одной, и я поеду, — сказал Полуяхтов. — Дела.

— Что скажешь? — произнес Брайчук, когда генерал из президентской службы безопасности ушел.

— Доля правды в его словах есть.

— Он из «театралов», а им верить нельзя. Они любят чужими руками жар загребать.

— Насколько я слышал, он не чистый «театрал», а из пэгэушников. [1] Пэгэушники — сотрудники Первого Главного управления КГБ, внешней разведки. (Примеч. авт.)

— Это еще хуже, — ответил Брайчук.

— Но подумать над его словами стоит. Иначе все источники разбегутся. Кто будет задаром пахать? А когда мы последний раз получали новые оперативные машины? А бензин для них? Если так и будем сидеть, скоро в нас плевать начнут.

— Хорошо. Поговори с кадровиками, найди пять-шесть свободных должностей. Поставь на них своих людей, на которых можно положиться.

— Сделаю.

— Это будет твоя команда. Раскинь мозгами, как бы нам пополнить фонды. Операцию назовем, скажем, хм…

— «Мытарь»?

— Хрен с тобой, пусть будет «Мытарь».

Ермаков быстро нашел верных людей. Старшим команды назначил Костю, в ту пору еще капитана. Ребята собрались как на подбор, быстрые, сообразительные. Уже через несколько недель в рамках совершенно секретной операции «Мытарь» начали несколько проектов, все подробности которых знал только Ермаков.

Чтобы не тревожить начальника, Ермаков не посвящал его в детали. Брайчук и не требовал. Средства стали поступать регулярно. Сначала тоненькой струйкой. Затем ручейком. И, наконец, потоком.

Большая часть доходов шла на оперативные нужды. Брайчук, Ермаков и исполнители себя, конечно, не забывали. Но и не наглели, памятуя о том, что жадность губит.

Однажды Ермакову позвонил Полуяхтов и пригласил на шашлыки в Мещерино. Эти дивные места раньше были вотчиной КГБ. Здесь в березовых рощах готовили диверсантов. А разведчики, вернувшиеся из-за кордона, проходили тут релаксацию. Дымились шашлыки, булькала водка, а отпускники плаща и кинжала гуляли вдоль тихих берегов реки и грустили о своем.

Нынче угодья поделили между собой пограничники, разведчики, особисты и прочие наследники КГБ.

У Полуяхтова здесь была служебная дача. И он любил встречать дорогих гостей на природе.

— Что-то ты зачастил в «Столичную молодежь», — произнес генерал, снимая с шампура кусок мяса, истекающий жиром.

«Знает», — отметил Ермаков без особого удивления.

— Сливаешь информацию? — Полуяхтов отложил шампур. — Правильно делаешь.

— Достало меня все! — невольно вырвалось у Анатолия.

Полуяхтов хитро посмотрел на собеседника. Его глубоко посаженные глаза прищурились, отчего кожа на висках сморщилась.

— Почему? — вкрадчиво спросил он. Так учителя задают наводящие вопросы.

— Что за время такое? Ничего нельзя сделать! — От искреннего возмущения у Анатолия колотилось сердце. — Собрал наш опер материал на начальника тыла дивизии. Принес дело, а мы ему ход дать не можем. Прокуратура говорит: молодцы, ребята, что накопали. А теперь положите в сейф и забудьте. Генерала посадить не можем. Да что там генерала! Полковника из школы поваров третий год разрабатываем. У молодых солдат тушенку ворует. Материала — во! — Ермаков провел ребром ладони по горлу. — Ничего сделать не можем. Связали по рукам и ногам.

— Это временное, Анатолий, — ответил генерал, приподнимая бокал с вином. Его голос звучал спокойно и рассудительно. В спортивном костюме «Адидас» (в настоящем, а не в подделке) он походил скорее на хорошего тренера.

— Хотелось бы верить, — вздохнул Ермаков и разом опрокинул очередную рюмку с джином «Гордон драй».

Над стоявшим рядом мангалом поднимался дымок. Ермаков сидел, откинувшись на резную спинку лавочки. В голове шумело, джин впитывался в кровь и отправлялся в путешествие по всему телу.

— До чего мы дошли, Иннокентий Трифонович… — У Анатолия вдруг обострились все чувства. Глаза словно впервые увидели, как сочно зеленеют листья и трава, какая невинная белизна у берез. Природа окружила их столик, нависла над головами и зашумела листвой. Мимо с деловым жужжанием проносились шмели. Комарики, как маленькие разбойники, прятались в листве и ждали своего часа.

Сейчас все то, чем он занимался в пропахшей гарью, бестолково шумящей Москве, казалось мышиной возней.

— Какой ерундой мы занимаемся! — вырвалось у Анатолия.

— А именно? — Полуяхтов внимательно посмотрел на собеседника.

Только сейчас Анатолий заметил, что у генерала полукруглые глаза. Нижние веки были прямыми, верхние нависали, словно своды, над серыми глазами. Во взгляде его сквозила восточная мудрость. «Не мелочная европейская, а неторопливая восточная, — подумал Ермаков. — На Востоке время меряют веками и тысячелетиями. И понимают: наступит час — и все то, чем мы живем, к чему стремимся сейчас, завтра превратится в навоз для этих берез. И сами мы станем навозом. И, видит Бог, это еще не самое худшее предназначение».