Феликс Меркулов - Хроника отложенного взрыва

«Да, чуть не забыл, надо же и поблагодарить, — вспомнил Ермаков. — Спасибо тебе, что помог достичь мне всего, что я достиг. Я верю, ты существуешь. И ты — на моей стороне. Еще раз спасибо».

На самом деле он не очень верил в Бога. Вернее, верил совсем не так, как православный христианин. Анатолий Ермаков считал, что Библию писали люди, пусть даже (что маловероятно) и со слов Господа, это, как подсказывал адмиралу опыт, всегда чревато путаницей. Или выдумками. Но Ермаков верил: что-то такое там, на небе, все-таки есть. И это «что-то» имеет отношение к храму. Потому Ермаков порой и заглядывал в церковь.

У сторожки возле храмового подворья стояла темно-синяя «БМВ». Когда Ермаков вышел из ворот, он открыл дверь машины. Впереди сидела молодая девушка в дорогой шубке, накинутой поверх вечернего платья.

— Ты так до-олго, — кокетливо протянула она, когда Ермаков сел на место водителя.

— Надо было о многом поговорить. — Ермаков попросил спутницу остаться в машине, потому что считал: общение с Богом — дело очень личное. И негоже, когда за этим наблюдает другой, пусть даже близкий человек.

— Мне никто не звонил? — спросил Ермаков.

— Мобильник разрывался. И радиотелефон звонил.

— Ничего не поделаешь: я всем нужен, — не без гордости произнес он.

Девушку звали Лена. Недавно ей исполнилось девятнадцать лет. Ее изумрудные глаза крепко зацепили Ермакова, как рыболовный крючок, который теперь можно вырвать только с мясом. Душа будет смертельно искалечена.

Они познакомились в универмаге «Можайский», куда Ермаков случайно заехал по дороге домой, чтобы купить сигарет, а заодно и что-нибудь к чаю.

Лена стояла в центре сверкающего зала в идиотском, по мнению Ермакова, кокошнике. Тумбочка, разрисованная, как большой молочный пакет, была заставлена пакетами с молоком. Две палки по краям и натянутая между ними лента походили на большую рамку, в которой стояла красавица. На ленте было написано: «Милая Мила. Молочные продукты».

— Если вы купите пакет молока, получите эту замечательную детскую кружку.

Кружка на самом деле была так себе: красная, пластмассовая, с дурацкой коровьей мордой. А вот девушка очень даже ничего. Пышная грива каштановых волос доставала до пояса. Тонкие пальцы с длинными закругленными ногтями держали флажки, наподобие тех, что раньше давали октябрятам на демонстрациях. В ее облике было что-то трогательное, наивное и беззащитное, поэтому Ермаков задержался возле нее. Хотя ни молоко, ни кружка ему не были нужны.

— Молоко у вас хорошее? — улыбаясь, спросил Ермаков.

— Отличное, — бодро ответила девушка. — И очень полезное.

— А вы и есть та самая милая Мила?

— Нет. — Девушка улыбнулась. — Меня Лена зовут.

— Надо же, мое самое любимое имя!

— Тогда возьмите несколько пакетов молока. И у вас будут такие кружки на всю семью.

— Я бы вас с удовольствием забрал. Но вижу, что нельзя. Тогда дайте пять пакетов молока. — Ермаков явно хотел сделать девушке приятное. — А вы каждый день здесь стоите?

— Нет. По вторникам, четвергам и пятницам, вечером. В субботу до обеда. Приходите ко мне за молоком.

Ермаков зачастил в «Можайский». Как потом он узнал, Лена училась в МГУ. Жила в подмосковном Одинцове. А в промоушн-компании она подрабатывала, уговаривая людей купить товар и раздавая дурацкие кружки.

Ему пришлось завалить свой рабочий кабинет кружками (не везти же их домой). Опоить сослуживцев молоком. И достать почти всех генералов и полковников в управлении коровьими мордами, прежде чем Лена согласилась на свидание.

Он возил ее по самым дорогим ресторанам и трепетал, как юнец, боясь прикоснуться.

Дома контр-адмирал Ермаков стал совсем редким гостем. Приходил (и то не всегда) лишь для того, чтобы переночевать. С женой разговаривал только по необходимости.

Однажды он предложил как бы невзначай:

— Может, поедем ко мне домой? — Внутри у него все сжалось от напряжения.

— Нет, дядя Толя, — чуть смутившись, произнесла она. — Я не могу. Мне неудобно вам признаться…

Его оглушило. Мышцы бессильно обмякли, и холодный ужас парализовал тело. Ермаков почувствовал, что ему сейчас зачитают смертный приговор.

— То есть? — растерянно произнес он.

Лена подалась вперед и прошептала ему на ухо:

— У меня нет хорошего белья. Вы понимаете?

Огромная гора, давившая на плечи, исчезла. И вот уже Ермаков почувствовал себя стоящим на самой высокой вершине. Раскинув руки, он улыбался, подставляя лицо свежему ветру. Вслед за радостью пришло умиление. Он рассмеялся. Лена покраснела и толкнула дверь автомобиля. Анатолий удержал ее.

— Милая, — его голос звучал покровительственно, — сейчас мы поедем в магазин. И купим тебе маленькие подарки. Конечно, я должен был сделать это раньше. Я люблю тебя.

В эти дни он был абсолютно счастливым человеком. Он любил как никогда раньше: больше власти и больше жизни.

«Если Бог действительно есть, то Лена — его подарок, — думал Ермаков, выкуривая в постели очередную сигарету. — Или испытание: в моем возрасте и на моей должности нельзя так любить. Нет, все-таки подарок. Лена может быть только подарком». Впервые в жизни Анатолий был готов отдать все на свете ради другого человека.

…Трель мобильного телефона оторвала Анатолия от приятных воспоминаний.

— С вами хотел связаться генерал Полуяхтов, — сообщил порученец Ермакова.

— Хорошо, я перезвоню ему.

— Давай заедем к тебе. — Лена вложила в голос все свое очарование. От этого у Анатолия внезапно пересохло в горле.

— Нет, нам пора возвращаться в Москву.

— У-у, я так не играю, — она обиженно надула губы.

У него в такие минуты душа переворачивалась. Рядом с Леной Ермаков становился восковым. Даже короткое «нет», которым он на работе отстреливал, как снайпер, не в меру инициативных подчиненных, при Лене застревало в горле. Приходилось выдавливать и выманивать его всеми силами души.

— Любимая, пойми, я сейчас не могу. Но послезавтра будет целый день, обещаю, — говорил Ермаков, словно оправдываясь и извиняясь.

В Пушкине у Ермакова была дача. Не в этом бедняцком районе, где стояла церковь. А чуть подальше, ближе к запретной зоне Клязьминского водохранилища. И забор был у него посолидней, и двор попросторней, и домик такой, что не стыдно гостей привести.

Лена называла дачу дворцом. Но это по молодости, скромно считал Анатолий: не видела она настоящих дворцов. А у него обычный особнячок средней руки.

Всю дорогу до Москвы Лена сидела насупившись, демонстрируя обиду. Она просто хотела немного помучить любовника, чтобы не расслаблялся. Для него же это было равносильно пытке раскаленным железом. «Не надо было заезжать в церковь, — думал Ермаков. — Как вышли из дома, сразу ехать в Москву».