Захар Абрамов - Приговор

Затем Заур доложил обстановку начальнику райотдела Асланову, вызвал на место происшествия оперативника с фотокамерой и бегом направился к дому Заступина. В голове с лихорадочной быстротой проносились мысли о «старике», посетившем дом Мехтиева, о загадке тонкого волоса, принадлежащего молодой женщине. Как он хотел ошибиться, чтоб все осталось лишь подозрительным стечением случайностей. Но эти странные вопросы Мариты, слезы, страх, просьбы верить, что бы ни случилось…

У калитки стояла карета «скорой помощи». Из дома доносились голоса. Каждый шаг давался Зауру большим напряжением воли, он никак не мог унять дрожь. Наконец, заставил себя, перешагнул порог комнаты. Хирург — уже седеющий, усталый мужчина, приводил в чувство раненую. Он поднял глаза на Акперова и недоуменно переглянулся с фельдшером: лицо начальника уголовного розыска было белее, чем у пострадавшей.

Заур перехватил взгляд врача.

— Я просто устал, доктор, — пояснил он. — Лучше скажите, жива еще?

— Жива. Мы успели вовремя, — ответил хирург и обратился к фельдшеру. — Кофеин. Готовьте перевязку, и противостолбнячную.

— Будет жить? — голос Заура прерывался.

— Думаю, будет, — хирург, желая подбодрить его, дружески улыбнулся. — Но рана опасная. Как бы не кровоизлияние в мозг. Потеряла много крови. Сейчас введем сыворотку — и срочно в больницу.

— Я поеду с вами.

— Не возражаю, — согласился врач.

Фельдшер начал вводить противостолбнячную сыворотку. Заур отвернулся, отошел в сторону, пропуская в комнату следователя Байрамова и оперуполномоченного.

…Минут через десять машина «скорой помощи» неслась к больнице им. Семашко.

В приемной хирургического отделения дежурил Ковшов. Не скрывая радости, он крепко пожал руку, прогудел:

— Очередное ЧП, дорогой мой? Мы с тобой только и видимся по этим печальным поводам.

— Вот уж действительно. Тяжело ранили девушку. Мою знакомую…

— Опять знакомую? Преступный мир, наверно, решил разом покончить со всеми твоими приятельницами.

Мимо проследовали санитары с носилками. Марита так и не приходила в сознание.

Акперову стало жутко при виде покачивающейся откинутой головы, мертвенно-бледных губ. Он молча кивнул.

Задержав медицинскую сестру, Ковшов приказал:

— Майору Акперову халат и колпак, быстро! — и уже на ходу добавил: — Заур, я в перевязочной. Поднимайся.

Мучительно долго тянулись минуты. Ковшов освободил рану от повязок, начал обрабатывать ее. Заур стоял близко, все время ожидая мгновения, когда Марита очнется, откроет глаза, заговорит.

На скуластом лице Ковшова мелькнула легкая улыбка, Акперов почувствовал — все обойдется. Врач верит. Наконец, кислород оказал свое действие. Дрогнули веки. Марита медленно открыла прозрачно-синие глаза. Заур наклонился над ней, пытаясь поймать ее взгляд.

— Это я! Заур! — закричал он, уже не владея собой. — Марита, слышишь? Я!

Едва шевеля бледными губами, она чуть слышно проговорила:

— Зас-тупин… Ос-кар… У-бийца… Бежал Т-билиси…

Голова Мариты качнулась, она умолкла.

— Умерла? — вырвалось у Заура.

— Нет, — спокойный голос Ковшова вернул его к действительности. — Просто она потеряла сознание из-за потери крови. Сейчас ей сделают переливание. А ты — уходи. Ты мне начинаешь мешать.

Медленно спускаясь по лестнице, Заур размышлял над словами Мариты: «Она назвала Заступина убийцей. Но не сказала «отец». Почему? Неужели она не связана с этой историей? А может быть, я сделал поспешный вывод?

Через пять минут он мчался на такси к райотделу милиции. Мешкать нельзя. Оскар Заступин — «Старик». Надо перекрыть пути побега. Сообщить во все пункты. И не только до Тбилиси, но и по Северной и по Ереванской ветке.

Приметы известны. Он видел его вблизи. Высок, сутул, абсолютно сед. Запоминающееся, не лишенное какого-то жестокого благородства лицо.

Вот уже знакомое серое здание. В кабинете начальника — свет.

Акперов стремительно вбежал в подъезд. Но чем ближе он подходил к массивной кожаной двери, тем медленнее ступали ноги.

Два «газика», покачиваясь на рессорах, неслись по асфальту. Позади остались Кировабад, Тбилиси. Дорога то углублялась в лесную чащу, то бежала по равнине, то петляла по горным склонам.

Утро выдалось хмурое, неприветливое. Небо затянуло тучами. Накрапывал дождь. К полудню, когда милицейские машины только-только миновали Сухуми, разразился настоящий ливень. Все вокруг зашипело, забулькало, с гор понеслись желтовато-мутные потоки. Пришлось резко снизить скорость: на почерневшем скользком асфальте «газики» то и дело заносило. Тяжело провисал мокрый брезент. Но машины упрямо рвались вперед, рассекая лучами фар дождевую завесу.

Головной «газик» вел капитан Огнев. Сжав руками баранку руля, он напряженно следил за дорогой. Рядом, поеживаясь от холода, нахохлился Агавелов.

— Вот тебе и «солнце в Гаграх», — невесело сказал Огнев, — прижимая машину к скале, чтобы разминуться со встречной. — Буду тоже все время сигналить, а то…

— М-да, — согласился Агавелов. — Придется заночевать в Гаграх.

— Придется. Лишь бы дождь перестал. Говорят, в здешних краях иногда по несколько дней льет.

— Типун тебе на язык! Надо рассчитывать на лучшее.

Прибрежный бульвар безлюден. Слабо шевелятся под ударами ливня веерообразные кроны пальм, длинные лопасти агав, широкие листья банановых деревьев. С глухим ревом накатываются на плоский берег пенистые серые волны.

Машины притормозили у двухэтажного домика под красной черепичной крышей. Работники местной милиции приветливо встретили своих коллег. С чисто южным гостеприимством накормили, заставили выпить графин «Изабеллы» — чудесного местного вина, связались с метеостанцией.

— К утру прояснится, генацвале, — уверяли они, устраивая группу Огнева и Агавелова на ночлег. — Слово твердое.

И в самом деле, под утро небо совсем очистилось. Только море по-прежнему гудело, неустанно кидая на гальку тяжелые, пенные валы.

«Газики» снова пустились в путь. Агавелов заметно повеселел, шумно, впрочем, как и все, что он делал, восхищался природой.

— Ты только взгляни, Андрей, что творится вокруг!

— Вижу, Эдуард, вижу. Но меня волнует другое.

— Пусть это тебя не волнует. Галустян сам же сообщил свои координаты.

— Эх, в Сочи бандиты — как капля в море.

— Найдем, Андрей. Я уверен.

— Твоими бы устами — мед пить, — Огнев повернул рычажок приемника.

В машину ворвалась песня:

Огнев, не спуская глаз с дороги, глубоко задумался. Давно умолк приемник. А в ушах все еще звенел мужественный светлый мотив. Здесь, в Сочи, как-то особенно остро чувствовалась жизнь. Ведь отдых, шумный, веселый, заработан в штольне шахты, на промысле, у мартена, за рулем комбайна… А где-то здесь же рядом купаются, загорают, кутят двое. Они не любят, они ненавидят жизнь. Да, ненавидят. Они оставляют в память о себе не добрые дела, а убитых, раненых, ограбленных, исковерканные души, сломанные судьбы. Удалось вырвать, отстоять Шавлакадзе, спасти Лару, но никогда не поднимется Айриян, затянут в самый омут Чуркин, еще ниже опустился Мехтиев… Раковую опухоль удаляют, сегодня и он, и Эдуард, и товарищи по группе — хирурги.