Юлия Винер - Бриллиант в мешке

Есть, конечно, еще один вариант. Татьяна давно мечтает, как бы мне в Америку поехать и там сделать операцию. Даже тайком откладывает деньги, но тут можно не беспокоиться, это нужно не меньше ста тысяч, никогда не соберет. Ну, а мне бы это раз плюнуть, сто тысяч, ха! Да мне и здесь предлагали, то есть хотят сделать на мне экспериментальную практику. Врач подробно объяснил, что из каждого выгнутого позвонка выдолбят крошечный клинышек с наружной стороны, края обратно сожмут и скрепят скрепками из титана. В результате спина вся выпрямится, то же самое и шея. Будешь, говорит, как в двадцать лет, к тому же даром. Но я делать не стану, ни в Америке, ни здесь. Ни к чему. Ну, стану я прямой, как в двадцать лет, и что? Легче, что ли, мне станет жить? Да совсем наоборот. Болезнь не излечится, а видно ее никому не будет, на вид как здоровый, и отношение к тебе соответственное – даже подумать оторопь берет. И главное, операция очень опасная, врач так и сказал, если ты, мол, смелый человек, хочешь рискнуть – шансы, мол, фифти-фифти. Ладно, пусть смелость сам проявляет, а я так проживу.

Замечаю, что мысли пошли уже неприятные. Видно, оттого, что вода начала охлаждаться, я ее много вылил.

Подмышки и главное место намылил, смыл, стал из-под душа выбираться. Напоминаю себе, чтобы не спешить, самый опасный момент, кругом вода наплескалась, скользко. И обращаю внимание, что выхожу сравнительно легко, снова чувствую себя значительно лучше. И явно не только от горячей воды.

И даже не столько от нее.

А оттого, что собираюсь идти к Кармеле, и чувство мое к ней после всех мыслей стало значительно лучше.

Вообще, вижу, что совсем готов для встречи с ней. В прошлый раз у нас как-то с насмешкой вышло, со злостью даже, сегодня не так. Размягчился весь, во всем теле влечение. Ну, и надо идти скорей, пока не потерял.

«Боксеры» тесные в спешке на мокрое тело не натянуть, нельзя, опять вспотею. Вынул шелковую рубашку, от свадьбы сына осталась. Где наша не пропадала, думаю и вытаскиваю белые брюки. Разложил все на тахте в салоне, вместе с новым ковриком, сам прохаживаюсь, чтоб получше обсохнуть, а сам скорей рубашку надеваю. Застегнуть не успел, в дверь звонят. Судя по звонку, Кармела.

Ну что ты скажешь. Опять весь план насмарку. Решил не открывать.

А она снова звонит. И третий раз.

Не выдержал, подошел все же проверить в глазок. Глаз приложил, а там темь. И сразу стало светло, и вижу Кармелу, это она от глазка отклонилась, хохочет и громко зовет:

– Открывай, открывай, Мишен-ка, я тебя видела! Открывай, ты дома!

Я губы к самой двери приблизил, чтоб соседям не слышно, говорю низким голосом:

– Кармела, я неодетый. Иди домой, я сейчас приду.

А она соседей не стесняется, кричит:

– Так еще лучше! Открывай скорей, у меня кастрюля горячая!

– Иди, я сейчас приду, у тебя поем!

– Открывай немедленно, сейчас брошу!

Что прикажете делать? Ведь бросит!

Открыл. И надо же, опять верх у меня более-менее одетый, а низ весь голый, одни тапочки. Спасибо, рубашка длинная, хоть как-то прикрывает. Была у меня мысль, как войдет, сразу обнять, чтоб не рассматривала, но где ее обнимешь, когда перед животом кастрюля! И пахнет вкусно, а я голодный, но нельзя отвлекаться.

А она кастрюлю, как всегда, мне прямо в руки – фу, черт, действительно горячая! – а сама к дивану:

– Мишен-ка, – кричит, – ты что, на бал собираешься? – Коврик новый увидела, схватила: – О, еще один!

Я говорю:

– Не на бал, а к тебе.

Поставил кастрюлю на стол, хотя чувствую, испортит она полированную поверхность, но некогда, подхожу к ней и пытаюсь обнять. В стоячем положении мне трудно, подталкиваю ее к дивану, но она не дается и рассматривает коврик.

– Ко мне? – говорит. – А это мне подарок?

Все-таки я обхватил ее за талию и целую опять в то же место, какое мне удобнее всего, пониже шеи. Маечка на ней такая, что мог и гораздо ниже достать. Поцеловал и бормочу:

– Подарок ты уже получила.

– Так тот был за прошлый раз, – говорит и поворачивается верхней частью туда-сюда, трется разными местами об мое лицо, просто невозможно.

– Это что же, – говорю, а сам лица от нее оторвать не могу, – каждый раз по коврику? Куда же ты их денешь, торговать, что ли, будешь?

Тут она засмеялась, оттолкнула меня и говорит:

– А ты что, много раз собираешься?

– Сколько выйдет, – говорю, – но сейчас непременно.

И хватаю свои «боксеры» скорей надеть, направляюсь в спальню, чтоб не у нее на виду. А она за мной.

– Что ж ты, – говорит и от смеха прямо скисла, – сквозь трусы, что ли, со мной будешь?

Абсолютно никакой тактичности. Вперлась прямо в спальню, не спросила даже, может, Татьяна дома. Но пусть не надеется, я ей в своей спальне не позволю. К тому же цель задачи к ней попасть. Мне и самому не терпится, но говорю строго:

– Кармела, выйди из спальни. Оденусь, и пойдем к тебе.

Не идет. Стою, трусы в руках держу, и просто сил никаких нет. А она на меня смотрит, в определенную точку смотрит, и говорит тоненько:

– Бедный ты мой, да ты трусы осторожно надевай, а то взорвешься.

Я сел на кровать, от нее отвернулся, сколько мог, и стал трусы натягивать, и действительно с осторожностью, а то и впрямь пропадет добро зазря.

Моя Татьяна первые годы, пока не могла медсестрой устроиться, сидела по домам с тяжелыми стариками. Особенно долго с одним пробыла, интеллигентный такой старик из немцев, все она ему музыку симфоническую заводила, даже сама привыкла. И не ходил уже почти, сам за собой прибрать не мог, а все музыку слушал. И разговоры с ней разговаривал, и все больше по-немецки. Понимать не понимала, но привязалась, даже плакала, когда хоронили. Благо бы из-за работы, что место хорошее потеряла, нет, жалко, он такой добрый был, такой умный. Да почем же ты знаешь, что умный, когда слова не понять? Ну, это моя Татьяна, у нее все добрые да умные.

Так вот, он завел у нее привычку, прежде чем отпирать дверь, позвонить. Ключ у нее, понятно, был свой, сам он уже открыть ей был не в состоянии, но просил сперва звонить, стеснялся, чтоб она его в неприличном виде не застала, хотя, спрашивается, какое уж тут приличие. И так она привыкла, что и домой эту привычку принесла. Сколько раз ей говорил, не дергай ты меня этими звонками, пришла, ну и отпирай. Обещает и не звонит, потом забудется, и опять. Извиняется, это, говорит, мне память по нем осталась. Тоже мне память, лучше бы в завещании что-нибудь оставил, все внукам, а горшки за ним кто выносил?

Но тут эта ее привычка пришлась как нельзя кстати. Предупреждение все-таки, что раньше времени идет. Я сразу услышал, что это она, шикнул Кармеле – жена! Она из спальни ветром, а я трусы уже легко натянул, все сразу прошло. Брюки долго, но я сообразил и мигом обернулся в полотенце, каким после душа вытирался.