Леонид Словин - Такая работа

— Много лишнего, конечно…

— А насчет соцзаконности?

— В почте есть приказ, сейчас найду. Шальнов взял из сейфа массивную красную папку с тисненной золотом надписью «МГБ СССР. Управление милиции по Н-ской области. К докладу», хранившуюся у него все эти годы, и, порывшись в ней, вытащил приказ, отпечатанный на папиросной бумаге. Ратанов прочел:

«Учитывая, что при задержании преступников в деревне Барбешки были допущены факты грубого нарушения социалистической законности и извращение принципов оперативной работы, приказ о поощрении работников отделения уголовного розыска горотдела милиции отменить и материалы передать для служебного расследования в инспекцию по личному составу. Заместитель начальника управления охраны общественного порядка подполковник милиции Макеев».

— Но премию с вас все равно не удержат, — засмеялся Шальнов, — не положено.

— Я верну, мы все вернем.

Приказ был оглашен в конце рабочего дня в кабинете Шальнова при гробовом молчании присутствовавших. От комментариев Шальнов удержался и даже пытался смягчить удар, буркнув: «Бывает всякое».

— Я это чувствовал, — сказал Егоров, когда они шли от Шальнова, — Веретенников со мной перестал здороваться!

— Что мы так много говорим о Веретенникове! — возмутился Ратанов. — Кто такой Веретенников? Оперуполномоченный, который в управлении не играет никакой роли, является к нам и вместо того, чтобы работать, строит из себя начальника! В чем он нам помог?! Да если генерал узнает о его работе, он с него голову снимет.

Они зашли к Ратанову.

— Теперь все стало ясно, — немного остыв, заговорил Ратанов. — Приезд московского следователя, арест Арслана и все прочее, а раз так, то все это…

— Еще цветочки…

— У нас совесть чиста. Я схожу к Александрову. Скоро генерал вернется, Альгин… Надо пока раскрывать кражи. Где Барков?

…Появление нового приказа в общем-то нисколько не огорчило Баркова. Он работал, не думая ни о премиях, ни о выговорах, как все, находящие радость в самом процессе работы.

Единственное, что его тревожило, — судьба Арслана. Но в навалившееся на все отделение лихое время неудач он не мог днем ничего узнать об Арслане, а ночью, придя домой, сразу засыпал. Правда, он сделал попытку встретиться с Арсланом в тюрьме, но в канцелярии сказали, что без разрешения московского следователя они не могут ни о чем говорить с Барковым о Джалилове. Оставив передачу — две пачки «Беломора», он так и ушел не солоно хлебавши. И теперь, после зачтения приказа, он еще раз подумал, что мог бы узнать в КПЗ, привозят ли Арслана на допрос прямо в прокуратуру или сначала завозят в КПЗ. И в том и в другом случае они могли бы встретиться.

Гуреев ждал машину, чтобы ехать на судоверфь. Он курил у окна. Рогов звонил по телефону. Тамулис вычеркивал строчки в длинном списке поручений.

Барков, не входя к себе в кабинет, оглядел их и повернулся назад.

— Куда? — спросил Тамулис.

— В КПЗ.

— Передай привет своему Джалилову! — крикнул Гуреев. — Заварили кашу…

Барков ничего не ответил, стукнул дверью.

Тамулис поднял голову:

— Какую кашу?

— Да с этим Волчарой…

— А что следовало сделать?

— Прогнать, и делу конец.

— А кража из универмага, убийство?

— Попробуй Волчаре доказать! Инструкция есть инструкция!

Пришла Нина Рогова, выждала, пока Гуреев уйдет:

— Из Москвы приехал следователь и ведет дело на Ратанова, я только что узнала совершенно точно.

До Тамулиса не сразу дошел смысл сказанного, он еще повторил: «Дело на Ратанова». Рогов молча смотрел Нине в лицо.

— Как на Ратанова? — растерянно спросил Тамулис.

— Сейчас Эдика допрашивают, как вы ездили в засаду. Я ходила за санкцией в прокуратуру и видела, как Эдик и Скуряков пошли к кабинету областного…

Гуреев узнал эту новость от работников ОБХСС несколькими минутами позже. Теперь он уже не мог не зайти к Ратанову. Тот разговаривал по телефону.

— В десять? — спросил Ратанов. — В кабинет Дмитрия Степановича? Хорошо. Смогу. До свидания.

— Я с Дмитриевым еду на судоверфь, Игорь Владимирович…

— Хорошо.

Ратанов был бледнее обычного, и Гуреев понял, что услышанное им — не шутка, что все они находятся на пороге каких-то больших трудновообразимых событий.

«Черт возьми!»

В дверях показался Дмитриев.

— Ну вот. Машину уже забрали!

— Кто?

— Егоров с Барковым опять поехали на квартиру к инженеру.

Они пошли по коридору.

— Поездка их бесполезна. Помню я: было у нас как-то много краж у пьяных. Увидят пьяненького, заведут во двор — и давай по карманам… Взялись мы за это дело. Человек четырех посадили. И что ты думаешь? У нас начались грабежи. А до этого не было. Значит, мы им легкий путь к деньгам прекратили, они пошли другим. Деньги-то нужны! — Гурееву было приятно поучать Дмитриева: хороший парень, а во многом еще профан профаном. — Ты читал вчерашний «Футбол», Уругвай — Парагвай: четырнадцать зрителей в больнице, одному полицейскому ухо откусили… Там, оказывается, каждая трибуна разделена на участки и отделена колючей проволокой…

Он еще говорил:

— Знаешь, Дмитриев, жизнь — вещь сложная. Ситуация меняется быстро, как на качелях, сейчас ты — наверху, а через мгновение — внизу.

И смеялся коротко и нервно.

Он уже думал о возникавших вакансиях, переставлениях, перестройках, которые, если бы и были, вряд ли его коснулись. Но он думал о них и хотел их, ему нравилось, чтобы все было, как на качелях.

Он равнодушный! Вот такие смеются во время киносеансов в самые неподходящие минуты. Когда у всех слезы стоят в горле.

— Валерий! — сказал Ратанов. — Группа ребят из Дачного поселка отдыхала в Клязьминском пансионате. Надо установить этих ребят, проверить, не отдавал ли кто-нибудь из них железнодорожный билет Варнавину или его друзьям.

И вот Лоев идет среди коллективных дач поселка — маленьких деревянных теремков, садиков с фруктовыми деревьями, чистых, аккуратных заборчиков из штакетника. На верандах сидят молодые женщины в фартуках, юноши в «джинсах». Варят варенье, принимают соседей, играют в бадминтон. Под деревьями мелькают белоснежные детские панамки.

На пятой линии тянет гарью, кто-то окуривает деревья. Через дорогу навстречу Валерке идет молодая женщина в кокетливом хлорвиниловом фартучке поверх цветного сарафана. Она с удивлением смотрит на Лоева, на его синий жаркий шевиотовый костюм и галстук.

Дойдя до перекрестка, Валерка снимает галстук, расстегивает сорочку, кладет пиджак на руку. Сквозь заборчики к нему тянутся ветви с яблоками.

Иногда он спрашивает встречных:

— Не знаете, где здесь живут ребята? Они в июне приехали из дома отдыха.