Леонид Словин - Такая работа

— «Магадан-6», «Магадан-6», как меня слышите? Прием…

— Отпусти руки…

— Садитесь, вам говорят…

Артемьев пошел с Малининым по коридору. У дверей детской комнаты молодая женщина разговаривала с пареньком в спортивном костюме.

— Я ее ненавижу, больше я к ней не вернусь, не вернусь, — плача повторял паренек, — она меня опозорила, меня дразнят теперь этим… Уеду в другой город! Врач нам говорил, это болезнь.

— Новый детский работник, — шепнул Артемьеву Малинин. — Педагог!

Они свернули на лестницу. На втором этаже было пусто.

— Вот здесь Ратанов занимается, — сказал Малинин, показывая на дверь, обитую черным дерматином. — Зайдете?

— Зайду, — ответил Артемьев, — спасибо.

Ратанов встал. Здесь, в маленьком кабинете, рядом с открытым сейфом и картой города он уже не казался таким юным и неуверенным, каким выглядел на трибуне актива. Он знал свое дело, ему не за что было бояться. И так же, как раньше, будучи деканом сельхозинститута, Артемьев почти безошибочно угадывал, с каким студентом имеет дело, так теперь он угадал в Ратанове и честность, и скромность, и любовь к работе. Все это совпадало со слышанным им о Ратанове в обкоме.

— Здравствуйте, товарищ Ратанов. А почему вы не в театре? Скоро, по-моему, начало.

— Я в театр не пойду.

Наступила пауза.

— Я должен извиниться перед вами. На областном активе я, наверное, возражал вам не совсем… тактично…

Он остановился. Артемьев нахмурился.

— Сидите. Если коммунист считает возможным и необходимым поправить секретаря обкома, то я понимаю, что он это делает, будучи совершенно уверенным в своей правоте. И в этом случае вопросы самолюбия я отбрасываю. Я секретарь обкома Коммунистической партии…

Ратанов начал рассказывать. Артемьев слушал его с интересом, брал в руки отвертку, которую привезли из Шувалова, приглядывался к роботу. Ратанов намеренно избегал каких бы то ни было оценок Шальнова, Веретенникова, Скурякова, излагая только факты, чтобы у Артемьева была полная ясность в существе вопроса.

Потом они прошли по всему зданию. Артемьев познакомился со старшим экспертом-криминалистом, «колдовавшим» над дактилокартами, послушал, как сразу покрасневший при их появлении Лоев допрашивает карманника. Артемьев обратил внимание на цветную репродукцию, лежавшую под стеклом на столе у Рогова.

— Джорджоне. Дрезденская галерея. А рядом робот, — задумчиво сказал Артемьев, — интересные у вас ребята.

— Здесь КПЗ, — сказал Ратанов, — зайдете?

— Конечно, раз пришли.

Ратанов позвонил.

Задержанных в КПЗ было мало.

В первой камере сидел жалкий спившийся человек, бывший бухгалтер. Он сразу же попросил закурить и с жадностью, дрожащей рукой потянул из рук Ратанова сигарету.

В следующей, вытянувшись во весь рост, лежал человек в нижнем белье. Аккуратно сложенный костюм был у него под головой. И Артемьев понял, что хотя этот задержанный молод, но достаточно опытен и к пребыванию в камере относится как к неизбежному недостатку избранной им профессии.

— Гражданин начальник, а в тюрьму когда же?

— Вы за что попали? — спросил Артемьев.

— Не знаю… Говорят, порезал одного…

— Ударил ножом человека, сделавшего ему на улице замечание, — сдерживая возмущение, объяснил Ратанов. — Рана, проникающая в грудную полость, тяжелая… Пострадавший ему в отцы годится, мастер с судоверфи…

Дежурный по КПЗ уже открывал следующую камеру:

— Этот уже давно просит кого-нибудь из начальства.

Маленький черноволосый человечек шагнул им навстречу:

— Товарищ начальник! Дай мне кусок черного хлеба! Прошу!

— Вас что, не кормят? — спросил Артемьев.

— Начальник, я буду у тебя на глазах хлеб на пол бросать, топтать и клясться! Не знаю я никакого Бирюкова, ничего я не привозил…

— Задержан за спекуляцию, — пояснил Ратанов, — дело ведет ОБХСС. Он и некий Бирюков приехали с товаром. Ехали в одном вагоне. Задержали их в одном номере гостиницы. Живут там, у себя, на одной улице… А сейчас выкинули трюк: не знают друг друга! Для чего? У него, например, даже квитанция изъята на чемодан Бирюкова. Так я говорю?

— Не знаю я его…

— Была у вас квитанция?

— Начальник, дай, прошу тебя, черного хлеба…

Артемьев молча вышел на улицу.

Во дворе он с удовольствием вдохнул свежий осенний воздух, услышал шорох листвы на тополях, шум проносившихся совсем рядом самосвалов с бетоном, увидел через дорогу изящные витражи нового магазина.

«Вытащить эту дрянь на суд сотен и тысяч людей, — думал Артемьев, — запретить судам заседать в четырех стенах, судить только на заводах, в колхозах, перед людьми. Чтобы видела дрянь, на кого она поднимает руку…»

Он простился с Ратановым и поехал домой. Дома жена ему сказала, что уже несколько раз звонил областной прокурор. Не раздеваясь, Артемьев позвонил ему на квартиру:

— Максим Романович, — начал прокурор, — сегодня я весь день знакомился с этим делом, на работников розыска. И со мной в конце концов вынужден был согласиться и Розянчиков — не дело, а липа…

— Так, видимо, и есть. Сообщите в Москву, Дмитрий Степанович.

— Я так и сделал.

А в это время дежурный по управлению сообщал о побеге Варнавина.

Рядом с шофером сидел Тамулис, сзади Вера, Егоров и проводник Карата — Морозов Васька. Тамулис обнаружил его в кабинете администратора, когда прибегал туда звонить по телефону. Васька рассказывал администратору и еще каким-то удивленным и восхищенным людям, как готовить лагманы и шашлыки по-карски. Уже месяц на всех дежурствах Васька с упоением читал «Кулинарию» и сыпал рецептами блюд и коктейлей. Другой книги у него под рукой не было.

Конечно, операцию можно было отложить на утро, но многолетняя боязнь опоздать, которая стала уже болезнью Егорова, взяла верх. К тому же он спешил опередить действия Веретенникова и Скурякова.

— Нужно узнать, дома ли Николаев. Но так, чтобы в случае его отсутствия, никто ничего не заподозрил бы, — сказал Егоров. — В дом пойдет Тамулис с Верой. Слушайте, — он повернулся к шоферу, — у вас на каком сиденье ковер почище?

— На заднем.

— Возьмите с собой ковер с сиденья. Предложите купить. Приметы преступника Алик знает. Мы с Василием подойдем к окну. Если на крыльце, когда вы будете выходить из дома, окажется камень или палка, значит, вам надо вернуться в дом, мы сейчас тоже войдем… Ясно?

Из-под колес на дорогу вылетали маленькие камешки. Они то и дело стучали по крыльям и диферу машины. Шофер гнал с завидной скоростью.

— Может, Вере Васильевне не ходить? — спросил Тамулис.

— Почему же? — Чувствовалось, что она ни за что не откажется.

Тамулис откинулся головой на спинку сиденья, в спокойное, пружинящее тепло. Шофер включил радио.