Неизвестен - Шерлок Холмс и дело «Огонька»

— Точно так.

— Задвижки на окнах?

— На местах, сэр.

— Может быть, вы скажете, что получили эту записку по почте?

— Нет, сэр! Надо полагать, что если уж посылают такие вещи, — хотят быть совершенно уверенными в том, что они попадают по назначению. Тут ведь вся штука в том, чтобы прежде, чем убить человека, хорошенько его помучить.

— Вы правы! В таком случае не думаете ли вы, что человек, который доставил эту записку, мог пробраться к вам по трубе?

— По совести, сэр, — нет! Думаю, что не таким манером.

— Ваша квартира в нижнем этаже?

— Точно так.

— Что вы скажете тогда относительно маленькой разборки пола и легкого подкопа?

— Нет, сэр, не подходит.

— Через оконную или дверную щель?

— Нет, нет!

— Каким же тогда образом вы могли ее получить?

— О сэр, если бы вы меня прямо спросили, — я бы давно вам ответил. С вашего позволения, сэр, я получил эту записку от того человека из рук в руки.

— От этого человека из рук в руки? — медленно переспросил Шерлок Холмс, делая большие глаза.

— Точно так, сэр.

— Ну, так почему же вы его не задержали?

Псищев усмехнулся.

— Не годилось. Нельзя задерживать человека так, без всякого повода. Помимо того, сэр, они, эти люди, умеют хорошо устраивать такие дела. Меня встретили лицом к лицу в пустынном переулке, и тот человек был вооружен с головы до ног. У него, сэр, были большие преимущества.

— В таком случае не понимаю, почему он там сразу не покончил с вами!

— Я сам об этом думал, сэр. И пришел к той мысли, что тут все дело в психологии. Им прежде нужно замучить меня. Я так именно и решил, что если бы я был, скажем, зарезан, — это бы их не удовлетворило. Не иначе, сэр!

Наступило непродолжительное молчание. Шерлок Холмс сидел с нахмуренным лицом. Видно было, что голова его отчаянно работала.

— Ватсон, — сказал он вдруг, подымаясь и потирая рукою лоб, — займите чем-нибудь этого человека. Я пойду в следующую комнату и сыграю на скрипке мазурку Венявского.

Лишь только дверь за Шерлоком закрылась, Псищев наклонился к Ватсону и с угрюмо-довольным лицом прошептал, указывая одной рукой на дверь, а другой на свою голову:

— О, сэр, я думаю, что у него здесь много… Я хочу сказать, сэр, что у вашего друга хорошая голова на плечах. Это видно!

Шерлок Холмс играл недолго. Слышно было, как он все сильнее и сильнее рвал смычком струны. Звуки неслись, как бешеные, и вдруг на резкой ноте все оборвалось.

— Ну-с, господин Псищев, — сказал он, появляясь в дверях, — потолкуем теперь с вами еще немного.

— Слушаюсь, сэр.

— Скажите мне, можете ли вы указать, какую часть города этот человек особенно часто посещал?.. Ну где, например, он чаще всего скрывался?.. Разумеется, его теперь там нет… Но по следам мы, вероятно, получим некоторое понятие о том, где он может теперь скрываться.

— Я знаю, где этот человек находится в настоящую минуту.

— В настоящую минуту? И вы не ошибаетесь?

— Никак нет, сэр.

— Так почему же вы молчали до сих пор? В таком случае…

И весь преображенный Шерлок Холмс схватил свою шляпу.

— О, сэр, — Псищев не тронулся с места, — я боюсь, что это будет лишнее. Этот человек не убежит, сэр, говорю вам это наверняка.

Острым взглядом Шерлок Холмс вонзился в Псищева.

— Потому что он мертв, сэр, совершенно мертв и никуда не годится: он лежит на Ваганьковском кладбище. В этом я могу вам поклясться.

Нужно отдать справедливость великому Шерлоку: он мастерски владел собою. Ни одного движения. Только молния вспыхнула и погасла в его глазах.

— В таком случае, — тихо произнес он, — вы боитесь мести остальных членов шайки. Правильно я вас понимаю?

— Нет, сэр. Не могу сказать, чтобы я и этого боялся… — И, опустив голову, Псищев произнес с видом сожаления: — Боюсь, вообще, сэр, что вы немного на ложной дороге!

Шерлок бросил шляпу на стол и сказал довольно резко:

— Прошу вас, господин Псищев, объяснитесь.

— Видите ли, господа, — начал Псищев, немного смущенно подымая на слушателей глаза, — эти мелкие недоразумения происходят оттого, что меня перебили. С вашего позволения, моя история еще не совсем закончена и, если у вас хватит терпения, я ее доскажу. Я уверен, многое станет тогда для вас яснее… Господа, как я говорил уже, об участи, которую мне готовят, я узнал впервые четыре недели тому назад. Решение мне тогда было передано на бумаге из рук в руки. Но я с трудом могу себе объяснить, почему в следующие две недели я еще несколько раз находил у себя на столе такие же точно записки. Все они были писаны одной и той же знакомой мне рукой и заключали одни и те же слова, — ни словом больше, ни словом меньше. Я находил записки в одно и то же время утром после того, как вставал с постели, и на одном и том же месте, на круглом столе приемной. Каждый день перед тем, как ложиться, я осматривал все двери, окна, все закоулки, все щели — и все-таки я находил их на том же столе, и все оставалось кругом нетронутым. Два раза я пробовал совсем не ложиться. Я усаживался около того стола с револьвером в руках и ждал. Проходили длинные ночные часы — я сидел. Тело ныло и валилось от смертельной усталости, веки делались тяжелыми, как свинец — я не подымался. Тут же, на какой-нибудь час-два, я забывался тревожным сном… Господа! Это не принесло никакой пользы и ничего не разъяснило. Один раз я ничего не нашел, во второй я нашел записку на том же месте. За какие-нибудь два часа кто-то успел ко мне проникнуть, сделать свое неслышное и страшное дело и бесследно, совершенно бесследно, исчезнуть… О, о н и это хорошо придумали! Тут было от чего с ума сойти…

— Одна минута, — тихо перебил Шерлок Холмс, слушавший очень внимательно. — Вы говорите только о двух неделях после 17-го августа. Только о двух. Должен ли я вынести такое заключение, что по истечении этих двух недель тот человек и умер, как вы говорили?

— Совершенно правильно, сэр, — медленно сказал Псищев. — Спустя две недели человек тот умер.

— Хорошо. Но не значит ли это, что и его посещения вместе с тем прекратились?

Псищев изменился в лице и пристально посмотрел куда-то в сторону.

— С вашего позволения, сэр, — задумчиво протянул он, — я сначала доскажу, чтобы опять не вышло досадной путаницы… А потом уже ваша милость будет предлагать вопросы.

После некоторого молчания Псищев продолжал:

— Недели две тому назад, т. е. во время вашего пребывания в Москве и, значит, на вашей памяти, случилось дело, о котором в тот же день узнали все города Европы. Я говорю о знаменитом покушении на N-ский банк. Днем на шумной улице, кишащей народом, около двух полицейских постов, шайка молодых людей произвела открытое нападение на банк. Оттого ли, что сигнализация не была своевременно испорчена, или служащие ввиду участившихся за последнее время экспроприаций держались наготове, но шайка была вся захвачена на месте. Сторожа и подоспевшая полиция, несмотря на отчаянное сопротивление и пальбу из револьверов, отлично справились со своим делом и даже не потерпели урона. Всего-навсего с их стороны были ранены два сторожа и один городовой, да и то не тяжело. Из нападавших же трое были убиты наповал, двое сами покончили с собой, остальные были задержаны. Через день был суд, а через два — от шайки не осталось в живых ни одного человека. Я был в числе тех, которые опознавали преступников, убитых и живых. Не стану томить вас, господа, это была м о я шайка. Это о н лежал передо мною с пробитым виском, это был е г о лоб, такой крутой и чистый, это е г о глаза, теперь уже мертвые, смотрели на меня… Господа! Жизнь дала мне мало радостей, но из тех, что она дала, я не могу припомнить ни одной, которая могла бы сравниться с чувством огромного бешеного счастья в ту минуту, когда я увидел е г о мертвым… Е г о и его товарищей… Я вздохнул всей грудью, свободно, широко, со страшным облегчением. Поймите, господа, две недели я жил среди непрерывного ужаса, в две недели у меня прибавилось больше седых волос, чем за целый десяток лет. Кажется, это была первая ночь, единственная за всю мою жизнь, когда я заснул так же безмятежно, как ребенок.