Вероника Тутенко - Если вы не бессмертны

— Вот у нас как говорят: традиционная — нетрадиционная медицина… А врачи, можно сказать, отказались от этой девочки. Верно я говорю, Ольга Егоровна? — мужчина в черном властно смотрит на женщину.

— Верно, — тем же тоном подтверждает она.

— И что? ВРАЧИ спасли Соню? Кто? Кто ее спас?

— Вы, Сергей Александрович, — женщина еще сильнее сжимает руку девочке, так что та инстинктивно пытается высвободить ладонь. Безуспешно. — Вы!

— Аникшин сказал, что сможет мнэ помочь. Что даже если традиционная медицина относит болезнь к неизлечимым, он может справиться с ней, если верить ему, Аникшину. И я поверил. Но мнэ становилось все хуже и хуже. И однажды, когда боль стала нестерпимой, жене пришлось вызвать мнэ скорую помощь. В больнице обнаружилось, что у меня нэ только опухоль, которая стала еще больше, но и ВИЧ. Хуже того, оказалось, что инфицирована и моя жена. Этого я не мог ему простить. Он и свою жену заразил, а девчонкам молоденьким, Марине и Ане, говорил, что это она его заразила.

Кофе, к которому директор ресторана так и не притронулся, остывал, испустив последнюю струйку дыма. Тусклые лучи утреннего осеннего солнца падали на рулетку, томящуюся в углу в ожидании вечера.

— Когда он увидел меня здэсь, он… мне показалось, он даже побледнел, но сделал вид, что рад меня видеть…

— Он разве не знал, что вы директор этой гостиницы? — удивилась Инга.

— Директор гостиницы я меньше года. До этого я был директором вот этого самого ресторана, — Долидзе с видимым удовольствием обвел взглядом уютное небольшое помещение с итальянской мебелью. — Вроде бы я говорил об этом Аникшину, но его все это мало интересовало. А потом мы долго не виделись. Миша… бывший директор гостиницы уехал в Америку. А его место предложили мне. Дело всегда было для меня важнее всего, — не без самодовольства заметил грузин и, помрачнев, добавил, — хоть, вы уже знаете, мне осталось немного.

Долидзе вспомнил, наконец, о кофе, и сделав глоток: «Совсем остыл!», продолжал:

— Он сам пришел ко мне в кабинет. Сказал, что хочет провести этот свой дурацкий сеанс. Я не возражал. Он сказал «спасибо» и уже закрыл дверь, но через нэсколько секунд вернулся. Уже увэреннее он спросил, можно ли ему позвонить из моего кабинета, пригласить прэссу. Я сказал: «Конечно! Мы же давние друзья!». Я долго ждал этого часа.

По лицу Долидже пробежала судорога, на несколько секунд он с силой сжал глаза.

— Простите, — виновато улыбнулся грузин, встретившись с испуганным взглядом девушки. — У меня так бывает иногда.

— Извини… У меня все еще…

Мужчина в черном не может скрыть страх, глядя, как смуглое лица грузина становится бескровным.

— Ты же знаешь… — бессвязно шевелятся губы мужчины в черном.

— … первое время это бывает, — договаривает за него грузин. — Наверное, слишком много работаю…

— Это все суета! — цепляется за эту мысль мужчина в черном.

— Суета, — повторяет грузин с почти мечтательной улыбкой. — Ты один приехал или как?

— Не один, — морщится мужчина в черном.

— А-а, — черные брови многозначительно ползут вверх. — Навэрное, с Мариной, угадал?

— Угадал.

— А что за сеанс? Все как всегда?

Равнодушные, даже пренебрежительные интонации задевают человека в черном.

— Будет один сюрприз.

— Сюрприз?

— Сюрприз.

О том, что Марина купила змею, я знал еще до того, как приехал Аникшин.

— Марина рассказала?

— Чарков. Он позвонил мне ночью очень расстроенный. Бесследно исчезла гремучая змея. Иногда такое уже случалось, что у него уползали змеи. Но на этот раз было одно странное обстоятельство. Сказал, что приходила какая-то странная девушка. Длинные волосы заплетены в мелкие косички. Как он сказал, «страшновата, но я бы сдэлал из нее красавицу», — грузин неопределенно усмехнулся. — Я сразу понял, что это Марина.

Инга вспомнила самоуверенное выражение лица Чаркова, когда он рассказывал о недостатках девушек, совершенно незаметных на его работах, и тоже усмехнулась.

Долидзе снова поморщился от боли.

— Приступы становятся все чаще, — пожаловался он. — Так на чем я остановился?

— На Марине, — напомнила Инга.

— Да. На Марине. Я пошел к Клаве. Она фармацевт, и нэплохо понимает в ядах.

— К жене Аникшина? — удивилась Инга.

— К ней, — покачал головой Долидзе. — Она сначала не хотела продавать мне яд. Догадалась, навэрное, что здесь что-то нечисто. Но я припугнул ее, что расскажу все Аникшину… Что это она его гремучую змею… отдала или продала… я нэ знаю.

— Продала, — поделилась Инга сведениями.

— Я так и подумал.

— А как вы догадались, что она Марине змею продала?

— Догадаться нетрудно, — мрачно усмехнулся Долидзе. — Она змей его ненавидит. Но виду при нем нэ показывает.

«Она не любила змей».

Знал бы Чарков!

— Яд она, конечно, нашла, — теперь Долидзе говорил быстро-быстро, так что акцент был почти незаметен. — Оставалось только добавить его в керосин…

Снова вспомнив о кофе, Долидзе допил то, что оставалось в чашке, одним большим громким глотком.

По-джентльменски предложил:

— Еще что-нибудь?

— Нет-нет, спасибо, — торопливо отказалась Инга, боясь оборвать нить разговора.

У Инги не укладывалось в голове, как мог Аникшин, собравшись проделать перед зрителями смертельный трюк, оставить без присмотра бутылку с ядохимикатами.

— Очень просто, — махнул рукой грузин, как будто речь шла о каких-то совершенно незначительных вещах, но в глазах его, казалось, навсегда застыло выражение ужаса. — Бутылка стояла на видном месте. На тумбочке. Он как будто знал, что я приду, и бросал мне вызов.

— Но ведь змея была неядовитая, — Инга задумчиво глотнула остывший кофе. — Значит, он все-таки боялся…

Ничего он не боялся! — горячо возразил грузин. — Была бы у него возможность достать ядовитую гремучую змею, поверьте, он бы ее достал.

— Но есть же ядовитые гадюки! — недоумевала Инга.

— Гадюка — не тот эффект, — покачал головой Долидзе. Черные брови грузина взметнулись вверх и, многозначительно подняв указательный палец, он повторил. — Эффект! Вот, что было важно для Аникшина. Одно дело взять в руки гадюку и совсем другое — когда из рюкзака выползает гремучая змея.

Инга даже поежилась, вспомнив, какой эффект произвело тогда неожиданное появление экзотической рептилии.

— Ведь гремучая змея, — с глуповатым и мечтательным видом, как у Чаркова, когда он рассказывал о своих хладнокровных красавицах, продолжал Долидзе, — она даже пахнет по-особому — джунглями…

Меньше всего в это утро Инга была расположена слушать дифирамбы в адрес гремучих змей.

Гораздо больше ее интересовала другая змея. Вернее, другой…

— Значит, это вы — Змея?