Сэйити Моримура - Плюшевый медвежонок

— Какие тут могут быть потери? Даже хозяин от этого дома отказался. Ему ремонт дороже квартплаты станет.

— Ну ладно, что тебе сегодня-то от меня надо? Я вроде ничего такого не сделала, чтобы полиция за мной ходила, — сбавила тон Марио.

— Для начала утихомирьте телевизор.

Туша Марио колыхнулась, телевизор замолк.

— Я опять насчет Хэйвордов. Фотографий их у вас случайно нет?

— Фотографий?

— Да, особенно отец меня интересует.

— Да откуда ж они у меня?

— Эти люди столько лет тут жили. Может, снимались когда.

— Что они, богачи, что ли, были? Да у вас в полиции наверняка их карточки есть, коли они на чем попадались.

— Не попадались.

— Тогда взять негде.

— А вещи у них в комнате никто не трогал?

— Это ты их барахло вещами-то назвал? Хороши вещи — даже украсть нечего.

— Я хочу еще раз на них посмотреть…

— Забрала бы полиция к себе это барахло, и дело с концом…

Сопровождаемый ворчанием Марио, Кен вошел в жилище Хэйвордов, оставляя на пыльном полу следы. Других следов не было видно, значит, со времени его первого посещения сюда действительно никто не входил. Вещи разбросаны так же, как в прошлый раз.

Повторный обыск ничего не дал. «Уилл Хэйворд, — раздумывал Кен, — служил в армии. Поискать его фотографию у военных? Но на это потребуется официальное разрешение». Кен продолжал заниматься делом Хэйвордов на свой страх и риск, и обращаться с подобной просьбой к О'Брайену ему не хотелось. Он и так доставляет инспектору массу хлопот. Любительское следствие, несомненно, имело свои неудобства.

В этот момент раздался легкий стук в дверь, и в комнату заглянула Марио.

— Я ухожу, — сказал Кен, решив, что ей надоело ждать, когда он соблаговолит удалиться.

Но она, видимо поняв по выражению лица Кена, что обыск желаемого не принес, сказала:

— Я тут припомнила кое-что, кажется, я знаю, у кого может быть фотография дядюшки Уилли.

— Да ну! — обрадовался Кен и грозно добавил: — Имя?

— Нечего на меня кричать, я и так скажу. Фотограф она. Из Японии.

— Из Японии?

— Живет тут неподалеку и все Гарлем снимает. Может, дядюшку Уилли тоже снимала? Чудная такая.

— Женщина?

— Ну да. Уже года два тут живет.

— Где именно?

— На сто тридцать шестой улице, в доме двадцать два. Рядом с больницей. Ее все тут знают, найдешь сразу.

Кен вылетел от Марио, даже не сказав спасибо. Такого сюрприза он не ожидал. Кен знал, что иностранные туристы любят фотографировать Гарлем — из окон проезжающих мимо туристских автобусов торчат обычно целые батареи фотокамер. Но снимать в самом Гарлеме — на такое отважится не всякий. Самых отчаянных хватает лишь на то, чтобы, замирая от страха, пристроиться с фотоаппаратом где-нибудь на 125-й улице — главной улице района. И вдруг на тебе, японка — женщина! — селится в Гарлеме, чтобы фотографировать ого. И Кен, при всей своей осведомленности в местных делах, ничего об этом не знает!

Японка жила на самой границе между негритянским и восточным Гарлемом. Обосновавшиеся на тротуарах бродяги сразу объяснили Кену, как ее найти. Наверно, им тоже приходилось попадать к ней в объектив.

Дом, в котором жила женщина-фотограф, был такой же обшарпанный и грязный, как тот, где только что побывал Кен. Его красные кирпичные стены, одряхлевшие в ожидании сноса, были расписаны антивоенными лозунгами и похабщиной. У входа валялся опрокинутый мусорный ящик, в нем рылись бродячие псы. Рядом грелся на солнышке старик-пьяница. Только детей почему-то нигде не было видно. Обычно на них натыкаешься на каждом шагу. Послеполуденный Гарлем без шныряющих повсюду детишек в чирьях выглядел зловеще, как после мора.

Привратницы вроде Марио здесь не было. Вероятно, владелец дома сам приходил за квартплатой.

Найти квартиру японки оказалось нетрудно: на одной из дверей второго этажа Кен увидел табличку с ее именем. Он постучал.

— Кто там? — послышалось из-за двери.

«Наверно, это она и есть», — подумал Кен и сказал:

— Полиция.

При слове «полиция» дверь немедленно отворилась. И перед Кеном появилась невысокая стройная женщина. Кен немного опешил: он ожидал увидеть почти звероподобное существо, а японка оказалась красивой молодой особой — правильные черты лица, на вид не старше тридцати.

— Юкико Мисима? — осведомился Кен. — Меня зовут Кен Шефтен. Между прочим, не следует с такой готовностью открывать дверь, даже если вам скажут «полиция». В Нью-Йорке полно фальшивых полицейских. Да и настоящим не всегда можно доверять.

— Ну что вы. Я уже давно в Гарлеме, и со мной ни разу ничего плохого не случилось. Это со стороны страшновато, а па самом деле люди здесь славные. И что все так боятся Гарлема? Что до меня, так я только тут и чувствую себя в безопасности.

— Вы просто еще не знаете его по-настоящему. Как, впрочем, и сам Нью-Йорк. К счастью, Гарлем принял вас как гостью, вот все страшное и проходит мимо вас.

— А я вполне доверяю и Гарлему, и Нью-Йорку, и Америке.

— Спасибо вам от всех американцев. Но перейдем к делу. Не приходилось ли вам фотографировать некоего старика — Уилла Хэйворда?

— Хэйворда?

— Это негр, который жил на сто двадцать третьей улице. В июне его сбила машина, после чего он умер. Уилл жил с сыном Джонни.

— Я многих снимала в Гарлеме… Нет ли у него каких-нибудь примет?

— Это я как раз и хотел узнать.

— А сколько ему примерно было лет?

— Шестьдесят один год. Он был алкоголик. В молодости проходил военную службу в Японии.

— В Японии? Вы говорите, сто двадцать третья улица… Может, это Джапан-Па?

— Джапан-Па?

— Да, был там один такой старик, просто помешанный на Японии, все вспоминал, как он туда ездил. Потому и прозвище ему дали Джапан-Па.

— Наверняка он: много ли в Гарлеме таких, кто бывал в Японии.

— Если это Джапан-Пa, то я его много снимала, сейчас вам покажу. Заходите, пожалуйста, — пригласила женщина.

До сих пор весь разговор происходил в дверях. Хоть дом, в котором жила Юкико Мисима, был стандартной гарлемской застройки, квартира ее выглядела совсем не так, как у Марио или у Хэйвордов: нарядная и уютная, она, безусловно, могла принадлежать лить молодой женщине.

Юкико пригласила Кена в большую комнату, где были красиво расставлены стол, стулья, кровать, ночной столик, диван, гардероб, телевизор и трюмо. Был здесь и книжный шкаф с японскими книгами. Б комнате царил порядок, выдававший характер ее обитательницы. На окне висели уютные ярко-розовые занавески. Похоже было, что Юкико живет здесь уже довольно давно.

Часть комнаты была отгорожена занавеской, за которой угадывалось фотооборудование. В другой комнате Юкико, очевидно, устроила себе фотолабораторию, потому что спустя минуту опа вышла оттуда с ворохом фотографий.