Томас Энгер - Мнимая смерть

Ты и я, думает Хеннинг. У нас много общего.

Первая капля дождя падает, когда он выходит на улицу Сеильдюксгатен. Через несколько шагов он оставляет позади сутолоку района Грюнерлекка. Ему не нравится шум. Еще ему не нравятся «Челси» и парковщики, но что он может с ними поделать? На улице Сеильдюксгатен полно парковщиков. Хеннинг не знает, болеет ли кто-нибудь из них за «Челси». Но Сеильдюксгатен — это его улица.

Она ему нравится.

Легкие капли дождя падают ему на голову, но Хеннинг уже подходит к солнечной полосе у старой фабрики по производству парусины. Он дает дождю возможность уронить на него несколько капель и щурится, чтобы лучше разглядеть силуэт того, к чему приближается. Гигантский желтый подъемный кран, вознесшийся высоко в небо, стоит здесь целую вечность. Позади него тучи все так же темны.

Хеннинг приближается к перекрестку с улицей Марквейен и думает о том, что завтра все может измениться. Он не уверен, сам ли до этого додумался или кто-то вбил эту мысль ему в голову. А может, ничего и не изменится. Может быть, изменятся лишь голоса и звуки. Может, кто-то закричит. Может, кто-то зашепчет.

Может быть все. А может — ничего. И между ними существует мир наоборот. Принадлежу ли я тебе по-прежнему, думает он. Есть ли мне место в мире? Смогу ли я снова извлечь на свет божий слова, воспоминания и мысли, глубоко погребенные во мне?

Он не знает.

Он вообще знает не так уж много.

Поднявшись на высокий третий этаж по пыльной деревянной лестнице с въевшейся грязью, он закрывает за собой дверь квартиры. Это нормальный переход к его квартире. Хеннинг живет в дыре. Ему достаточно, он не считает, что заслуживает большой прихожей, шкафа размером с торговый центр, кухни со шкафчиками и полочками, сверкающими как свежезалитый лед, самоочищающейся кухонной техники, красивых полов, на которых хочется танцевать медленные танцы, книжных полок с произведениями классиков и бестселлерами, он не заслуживает резных деревянных часов, подсвечника от дизайнера Георга Йенсена и покрывала на кровать, расшитого узором с головками колибри. Все, что ему нужно, — это односпальная кровать, холодильник и местечко, куда можно присесть при наступлении тьмы. Потому что тьма уже опускается.

Каждый раз, когда он закрывает за собой дверь, у него возникает ощущение, что что-то не так. Дыхание его учащается, температура тела повышается, руки становятся липкими. Справа от входа, прямо рядом с дверью, находится стремянка. Хеннинг ставит ее, поднимается, находит на зеленой обшарпанной шляпной полке мешок из магазина «Клас Ульсон» и достает из него упаковку батареек, тянется к дымоуловителю, вынимает из него батарейку и вставляет новую.

Он проверяет: батарейка действует.

Дыхание стабилизируется, и он спускается вниз. Хеннинг научился любить дымоуловители. Настолько, что в его квартире их целых восемь штук.

Когда раздается звонок будильника, Хеннинг поворачивается, недовольно фыркая. Он только что смотрел сон, который развеялся, едва он открыл глаза и увидел утренний свет. Во сне он видел женщину. Он не помнит, как она выглядела, но знает, что это была Женщина его мечты.

Хеннинг чертыхается, поднимается, оглядывается по сторонам. Взгляд его останавливается на флакончиках с таблетками и коробке со спичками, который всегда лежит на тумбочке. Он вздыхает, свешивает ноги с кровати и думает, что сегодня — сегодня — он это сделает.

Он вздыхает, потирает руками лицо и начинает с самого простого. Таблетки. Жуткие сухие таблетки. Хеннинг, как обычно, глотает их не запивая, потому что так неприятнее, проталкивает их через глотку и гортань, ждет, пока кусочки пройдут по пищеварительному тракту и сделают работу, которая, по безапелляционному утверждению доктора Хельге, пойдет Хеннингу на пользу.

С необязательным грохотом он ставит флакон на тумбочку, словно пытаясь разбудить себя. Затем резко хватает спичечный коробок. Он медленно отодвигает крышку и смотрит внутрь. Тонкие деревянные солдаты из ада. Хеннинг достает одного из них, разглядывает серу, красную шапочку затвердевшего дьявола. На коробке написано: «Спички-помощники».

Ничего себе помощники.

Он прикладывает тоненькую палочку к коробку. Теперь надо провести ею по боковой стороне, но руки немеют, он не может пошевелить ими, он напрягается, мобилизует все силы и направляет их в руки, в пальцы, но проклятый крошечный кусок дерева отказывается двигаться, не понимает, не входит в его положение, Хеннинг начинает потеть, в груди все сжимается, он пытается сделать вдох, но ничего не выходит, он пробует еще раз, извлекает маленький меч зла из коробка и набрасывается на него, но тут же замечает, что желание сражаться уже не то, воля ослабла, и он останавливается, вместо того чтобы начать мысленную борьбу, обнаруживает, что ему надо дышать, и подавляет в себе желание закричать.

Но все это только потому, что еще слишком рано. Наверное, Арне, живущий этажом выше, еще спит, хотя обычно он читает вслух стихи Халлдис Мурен Весос [1] Халлдис Мурен Весос (1907–1995) — норвежская поэтесса и переводчица. (Здесь и далее — прим. перев.) и днем и ночью.

Хеннинг вздыхает и кладет коробок в точности на то же место, откуда взял. Он медленно проводит руками по лицу, осязая те места, в которых кожа другая, мягкая, но более неровная. Шрамы снаружи — ничто по сравнению со шрамами внутри, думает он, поднимаясь.

Спящие города. Вот где ему хочется находиться. И именно здесь он сейчас и находится. В районе Грюнерлекка ранним утром, до того как жизнь начнет бить ключом, до того как до отказа заполнятся уличные кафе, до того как мамы и папы пойдут на работу, дети — в детские садики, а велосипедисты проедут по улице Тофтесгате на красные сигналы светофора. Но сейчас бодрствуют только вечно голодные голуби.

Он проходит мимо фонтана на площади Улафа Риеса, прислушиваясь к шуму воды. Хеннинг умеет слушать. И он знает звуки. Он отделяет тишину от звуков льющейся воды и думает, что сегодняшний день мог бы быть последним днем Земли. Он уверен, что если сосредоточится, то сможет расслышать звуки струнных инструментов и мрачной виолончели, сплетающиеся, вьющиеся, пропускающие друг друга вперед, а потом к ним присоединятся литавры, предупреждающие о надвигающихся напастях.

Но у него нет времени вслушиваться в утреннюю музыку, потому что он идет на работу. И от одной только мысли об этом ноги его наливаются тяжестью. Он не уверен, существует ли еще Хеннинг Юль, тот Юль, которому поступало по четыре предложения о работе в год, который заставлял молчавшие источники петь, который заставлял дни начинаться раньше — специально для него, — поскольку гнался за добычей и ему был необходим дневной свет.