Томас Энгер - Мнимая смерть

— Понятно.

— Над сценарием, скажем так, предстоит еще поработать, но у этой истории хороший потенциал.

Хеннинг задумчиво кивает.

— И об этом сценарии вам рассказал Ингве Фолдвик?

На короткое мгновение его собеседник замолкает.

— Да.

— Это обычное дело?

— Что «это»?

— Что научные руководители информируют бывших коллег о сценариях, написанных студентами.

— Я не знаю, но почему бы и нет? Не вижу в этом ничего плохого. Если вы собираетесь написать об этом какую-нибудь мерзость, то…

— Нет, я не буду писать об этом никаких мерзостей. Просто мне любопытно. Насколько я понял, ваш коллега Хеннинг Эноксен не принимал участия в процессе, завершившимся покупкой опциона. А почему?

— Потому что мы доверяем мнению друг друга. Вы вообще представляете себе, сколько обращений мы получаем, Юль? Каждый день. В скольких встречах мы участвуем, какие бюрократические препоны нам приходится преодолевать, чтобы снимать фильмы, которые хотим, как трудно…

— Представляю, — обрывает он собеседника. — Какое впечатление на вас произвела Хагерюп?

Лейрвог делает глубокий вдох, слышный даже по телефону.

— Она была совершенно замечательной девочкой. То, что с ней случилось, абсолютно, абсолютно невозможно представить. Она была полной жизни. Такой… Такой открытой, жаждущей впечатлений и… и такой доверчивой. Высокомерие и напыщенность были ей совершенно не свойственны.

— Я полагаю, что вы встречались и с Фолдвиком, и с Хагерюп, ведь это он рассказал вам о ее сценарии?

— Да, конечно.

— Как вам показалось, какие между ними были отношения?

— О чем это вы? Отношения?

— Да, отношения. Обменивались ли они какими-нибудь взглядами? Заметили ли вы напряжение между ними?

Собеседник Юля замолчал. Надолго.

— Если вы говорите о том, о чем я сейчас подумал, то идите к черту, — произносит он повышенным голосом с блеющим бергенским акцентом. — Ингве — человек чести. Один из самых-самых лучших. Он пытался помочь своей студентке. Что, теперь это считается ненормальным?

— Нет.

— А бывает ли, что вы разглядываете что-то понравившееся вам в витрине магазина, Юль?

— Да.

— Означает ли это, что вы всегда заходите в этот магазин и покупаете понравившуюся вещь?

— Нет.

— Нет. Вот именно.

Хеннинг не позволяет раздражению в голосе Лейрвога напугать себя.

— Что теперь будет со сценарием?

Лейрвог вздыхает.

— Ну, этого я пока не знаю.

— У вас ведь по-прежнему есть опцион на него, несмотря на то что автор мертв?

— Да. Мне кажется, будет плохо, если мы не доведем начатое Хагерюп до конца. Думаю, ей бы хотелось, чтобы мы сняли фильм.

Хороший ход для рекламной кампании, думает Хеннинг.

— А что на этот счет думает Ингве?

— Ингве? Он согласен с этим.

— Значит, вы уже это обсуждали?

— Нет, я… э-э-э… мы…

Хеннинг улыбается про себя и одновременно думает, что, может быть, именно это и готово было сорваться с языка Хеннинга Эноксена во время их телефонного разговора. Тот факт, что Лейрвог уже планировал судьбу фильма без Хенриэтте — вместе с Ингве.

— Спасибо, что позвонили, Трульс. Я узнал все, что хотел.

— Послушайте, вы же не собираетесь писать об этом?

— О чем?

— Об Ингве, о фильме, обо всем этом?

— Пока не знаю.

— Ладно. Но если соберетесь, я хочу прочитать первым. Ну, вы понимаете, проверка цитат и все такое.

— Я не уверен, что буду вас цитировать, но если буду, то свяжусь с вами перед тем, как отправить материал в печать.

— Прекрасно.

Лейрвог диктует адрес своей электронной почты. Хеннинг делает вид, что записывает. На самом же деле он стоит у пианино и мысленно представляет, что нажимает клавишу. Затем Лейрвог не попрощавшись кладет трубку.

Ноги болят. Последние два дня он много ходил, гораздо больше, чем обычно. Может быть, надо начать ездить на работу на «веспе», тогда не надо будет брать такси, чтобы переместиться из одного места в другое.

Удивительно, как быстро проходят дни. До того как Хеннинг снова вышел на работу, он радовался, когда проходил очередной час. Сейчас же ему кажется, что он утратил ощущение времени.

Хеннинг смотрит на часы и думает, чем заняться до конца дня. Теперь, после того как он поспал, не имеет никакого смысла рано ложиться, поэтому он приходит к выводу, что вполне может совершить что-нибудь разумное до того, как наступит ночь и его снова начнут буравить глаза Юнаса.

У меня всегда есть арена «Дэлененга», думает Хеннинг, но что-то подсказывает ему, что он не сможет провести сегодняшний вечер спокойно. Он чувствует потребность что-то сделать. Стоит ли ему проявить смелость и сунуться в логово льва? Поехать домой к Умару Рабии Рашиду? Или лучше нанести скромный вечерний визит любезному Ингве Фолдвику?

Борясь с зевотой, Хеннинг слышит, как по лестнице снова топает Гуннар Гума. Хеннинг быстро идет по грязному паркету и открывает дверь. Гума находится внизу. Он пыхтит. Опять шаги. Гума производит впечатление слона, поднимающегося вверх по лестнице — медленно, но в четком темпе. Он поворачивает на площадку и видит Хеннинга.

— О, привет, — говорит он и останавливается. Гума сопит, упирается руками в колени и нагибается, чтобы отдышаться.

— Привет, — отвечает Хеннинг и в какое-то мгновение пытается вспомнить номер вызова «Скорой». Но никак не может понять, то ли это но, то ли 112, то ли 113.

— Как вы меня напугали, — говорит Гума, тяжело дыша. Он пытается отпустить бороду.

— Простите, я не хотел, — произносит Хеннинг, изучая своего соседа. Гума делает еще несколько шагов вверх по лестнице. Сегодня он снова тренируется с обнаженным торсом. Хеннинг чувствует запах его тела, несмотря на то что находится на расстоянии нескольких метров от Гумы. Резкий запах пота. На нем те же красные шорты.

— У меня есть вопрос, — произносит Хеннинг и ждет, когда Гума остановится. Но он не останавливается.

— Говорите, — отвечает он, продолжая подниматься вверх. — Я слышу. Здесь чертовски хорошая акустика. Я мог бы как-нибудь вечером оттрахать здесь одну из своих девчонок и развлечь всех соседей, ха-ха.

Хеннинг не знает, как сформулировать свой вопрос, чтобы не сказать слишком много и в то же время не показаться странным. К тому же не так легко сконцентрироваться, когда похотливый 75-летний слон поднимается по лестнице все выше и выше.

Он решает не раздумывать слишком долго.

— У вас в двери есть глазок, ведь так?

Он знает ответ, потому что видел его. Но тем не менее спрашивает.

— Черт возьми, есть, ха-ха.

Гума снова останавливается, чтобы отдышаться.

— Арне с четвертого этажа, привет, Арне! — орет Гума и продолжает:

— К Арне с четвертого этажа по вечерам так часто приходят женщины, что я стою и рассматриваю их в дверной глазок, ха-ха.