Томас Энгер - Мнимая смерть

Хеннинг кивает. Анетте поворачивается в поисках официанта. Вот он. Она ловит его взгляд. Официант кивает и приносит свои извинения кокетливым поворотом головы.

— Бьярне тебя уже поджаривал? — спрашивает Хеннинг.

— Да, меня хорошо поджарили. С обеих сторон.

— Как все прошло? Он тебя не обижал?

— Нет, все прошло легко и спокойно. Придется еще пару раз встречаться с полицией, но теперь не страшно. Я все понимаю.

Им на выручку приходит официант. Анетте благодарит его, делает большой глоток пива и слизывает оставшуюся на верхней губе пену.

— Ох, скорая помощь прибыла.

Хеннинг подвигает к себе бокал и начинает вертеть его в руках. Этим он занимается в течение нескольких минут.

— Это я его нашел, — внезапно выпаливает он. Он и сам не знает, откуда появилась эта фраза. Просто вылетела.

— Стефана?

— М-м-м. Мне не следовало входить, но я хотел задать Ингве несколько вопросов. Их не было дома, но дверь оказалось открытой, и я…

Он склоняет голову.

— Вы вошли?

Хеннинг поднимает глаза и кивает.

— А ты когда-нибудь бывала дома у Фолдвиков?

Анетте делает еще глоток.

— Я однажды встречалась там со Стефаном, дело было… когда же это было… наверное, месяцев шесть назад. Мы обсуждали его сценарий.

— По которому ты хотела снять фильм?

— Точно.

— Ты была там только один раз?

Она делает глоток и кивает.

— После этого мы переписывались по электронке и общались в чатах, болтали время от времени о фильме. Снимать мы должны были позже. Кинопроизводство — дело небыстрое. Сперва люди встречаются, чтобы договориться о встрече, а когда наступает время этой встречи, она договариваются встретиться еще раз, чтобы договориться о новой встрече.

Анетте закатывает глаза. Хеннинг улыбается.

— А почему вы об этом спрашиваете?

— Просто интересно.

— А можно тогда я задам вам вопрос?

— Давай.

— Что с вами случилось?

Ее интересует его лицо и шрамы.

— Ах, это.

Он снова устремляет взгляд на стол перед собой.

— Не отвечайте, если не хотите, — мягко произносит Анетте.

Он снова крутит бокал в руках.

— Ты не первая, кто спрашивает меня об этом в последние дни. И, если честно, я не знаю, как ответить на этот вопрос, чтобы не…

Он замолкает, снова увидев перед собой балкон, глаза Юнаса, почувствовав, как руки сына ускользают из его собственных. Кажется, что Хеннинг попал в звуконепроницаемую комнату, где нет выключателя. Он смотрит на Анетте.

— Может быть, в другой раз.

Она поднимает руки вверх.

— Простите, я не хотела…

— Нет-нет. Все в порядке.

Анетте долго не отводит от него взгляда, а потом делает еще один глоток. Некоторое время они молча потягивают пиво, рассматривают жующих гостей, поворачиваются на звук открывающейся двери, глядят на языки пламени в камине.

Вопрос, который мучил Хеннинга некоторое время, снова всплывает в памяти.

— А почему ты вернулась? — спрашивает он. — Зачем ты пришла в палатку?

Анетте делает глоток и подавляет отрыжку.

— Как я и говорила, я любопытная. Нетрудно было догадаться, что вы заняты большим делом. У вас было совершенно сумасшедшее выражение лица. Видели бы вы себя. Я привыкла придумывать истории и поняла, что передо мной разворачивается очень неплохое действо. Искушение было слишком велико.

Он молча кивает.

— Простите, черт, я не собиралась ничего вынюхивать.

— Сколько времени ты стояла снаружи, перед тем как зашла в палатку?

— Совсем недолго. Послушайте, я уже рассказала все тому полицейскому, Брюнланесу, или как там его зовут.

— Брогеланд, — поправляет ее Хеннинг. — Прости, просто я немного…

Он поднимает руки.

— После таких переделок голова кипит.

Хеннинг крутит пальцем у виска.

— No worries, — произносит она типично австралийское выражение. — Выпьем!

Она поднимает бокал. Они чокаются.

— За что пьем? — спрашивает он.

— За то, что еще несколько человек не лишились жизни, — говорит она и делает глоток.

— За это можно.

Они оставляют Стефана, маму и папу Фолдвиков в покое, занятые поглощением гамбургера, созданного под сильным влиянием креольской кухни, с картофельными лодочками, или лодочным картофелем, или как там он называется. Хеннинг ест чересчур много и быстро. Пиво пенной крышкой накрывает верхнюю часть желудка. Хеннинг совершенно уверен, что, когда он оплатит счет и они наконец встанут, он почувствует себя в открытом море при бортовой качке.

Но ведь Хеннинг любит волны.

— Спасибо за ужин, — говорит Анетте, выходя из ресторана в июньский вечер. Опять пошел дождь, с неба падают маленькие легкие капли.

— Не за что.

— Хотите? — спрашивает она, поворачиваясь к нему. Хеннинг отпускает дверь, которая с грохотом захлопывается у него за спиной. Анетте протягивает ему пакетик леденцов «Кнотт»:

— Так здорово пососать «Кнотт» после пары бокалов пива.

Она высыпает несколько белых, коричневых и серых шариков на ладошку и отправляет их в рот. Он с улыбкой отвечает:

— Спасибо, да.

Хеннинг протягивает руку и получает порцию леденцов. «Кнотт». Ох уж эти сладости из детства. Он годами поглощал эти пакетики, но сейчас боится даже подумать о том, когда в последний раз ел такую вкуснятину. Хеннинг берет коричневую конфету, с наслаждением съедает ее и одобрительно кивает Анетте.

— Надо положить в рот всю пригоршню. Тогда будет здорово.

Он смотрит на семь-восемь леденцов в своей руке, а потом подносит ладонь ко рту. Хеннинг улыбается, производя эту операцию, и одна конфета не попадает в рот, а падает обратно на ладонь. Он рассматривает маленький белый шарик, пока жует, сосет и хрустит. Леденец похож на небольшую таблетку.

Небольшая таблетка. Маленький белый шарик.

Маленький белый…

О черт.

Он дожевывает конфеты и проглатывает их, глядя на Анетте. Она вытряхивает из пакетика «Кнотт» в левую ладонь еще несколько таблеток и отправляет их в рот. Хеннинг смотрит на маленький шарик и вспоминает, что Ярле Хегсет говорил обычно о деталях, о том, что целое заключено в деталях. Это звучит как приевшееся клише, но сейчас, когда Хеннинг стоит и смотрит на маленькую белую кругляшку, ему кажется, что смутное беспокойство, которое он начал испытывать с момента, когда заглянул в лишенные выражения глаза Стефана, тот крючок, который дергался у него в желудке, внезапно стали полностью осязаемыми и вот-вот разорвут его изнутри.

— В чем дело? — спрашивает Анетте. Хеннинг не может вымолвить ни слова. Он просто смотрит на нее, вспоминая белый порошок на своей подошве, маленькую белую кругляшку, валяющуюся рядом с его ногой на полу, о том, что и форма, и запах таблетки показались ему знакомыми. Он вспоминает задернутые шторы и незапертую дверь.