Светлана Успенская - Большая Сплетня

Губасова заинтересованно оборачивается, расслышав последнюю фразу. Оценивающе оглядывает наши заговорщицки склоненные головы. Но, не обнаружив ничего интересного, зевает во весь рот, демонстрируя желтоватые стершиеся коронки на коренных зубах. Спрашивает меня:

— Квартальный отчет по Выксунскому заводу у тебя? Мне нужно!

В ее глазах — равнодушие пустыни, ржавые барханы цвета вечности и томное ожидание конца рабочего дня. В них нет ни любопытства, ни интереса — долгожданных предвестников Большой Сплетни. Пока еще нет!

День жду результатов, два дня… Пусто!

Терехин, как обычно, травит в курилке скабрезные анекдоты. Губасова пялится на меня с рыбьим равнодушием объевшегося эритрозонуса. Фирозов с обледенелой мордой пробирается по стенке в свой кабинет. Рыбья Кость смотрит сквозь меня, как будто я сделан из первосортного стекла, знаменитого своей абсолютной прозрачностью. Леди Ди вообще не видно. Она в командировке? А может, выскочила замуж и теперь наслаждается свадебным путешествием?

Никто ничего не знает! Большая Сплетня буксует, как завязший в черноземной хляби грузовик на лысой резине.

Решаю проверить Попика. Надеюсь понять по бегающему взгляду — или по чему–нибудь еще! — что мои старания не напрасны.

— Слушай, это не ты рассказал про… — интересуюсь с мнимым негодованием.

Умный человек расценил бы мой праведный гнев как неправедный интерес. Но Попик сроду не отличался догадливостью.

— О чем? — удивляется он, а потом затравленно машет руками, как взбесившаяся мельница. — Что ты! Даже ни полсловечка! Никому! Ты же меня знаешь, я — могила.

«Дурак ты!» — с отчаянной злобой думаю я, но по лицу проползает натужная, безобразная в своей искусственности гримаса.

Сплетня буксует.

— Естественно! — ухмыляюсь. — Я тебя предупреждала. Помнишь — горсточка крупки? Брось им пару зернышек! Большой Сплетне нужно что–то клевать. Ей нужен полноценный корм, пища для пересудов, питательная почва для пышнолистого злословия, богатый перегной злоречия.

— Нет, — упрямится Игорь. — Просто Попик — болван. Надо попробовать через женщин… Их это заинтересует… Может, ты мне поможешь? Замолвишь пару слов?

— Я? — удивляюсь намеренно ярко, с чрезмерным выкатыванием глазных яблок, вздергиванием бровей и обиженным вздутием губ.

Но на самом деле я знала, что он попросит меня об этом. Я все знала заранее…

— Ты что–нибудь слышала о ней, о Леди Ди? — чугунным голосом интересуется он.

Маска мнимого равнодушия. Преувеличенная легкость вопроса. Равнодушие неумело замаскированного интереса.

Пожимаю плечами.

— Только то, что и все: МГИМО, международная экономика, диплом МВА, стажировка в Англии, папа — миллионер с жуткими связями. 90–60–90 на первый взгляд, но на второй — вторые «девяносто» оказываются 92 или даже 94. При этом: модельная внешность, визиты к лучшему косметологу, небрежность в одежде, достигаемая посещением фешенебельных салонов, элегантность даже и не местного разлива. Доброжелательность настоящей леди. Неприступность ее же. Теннис по пятницам, командировки за рубеж по делам фирмы. Кажется, все…

— А у нее есть кто–нибудь? — Напряженный, ждущий взгляд. — Ну, ты меня понимаешь…

Усмехаюсь, пряча боль.

— Знаешь, может, со стороны мы и кажемся лучшими подругами, но за два года работы она лишь однажды бросила мне: «Ну и погодка!» Не знаю.

Сутулится. Молчит.

— А ты могла бы узнать?

— Каким образом? Спросить на совещании у Железной Леди? Но я не посещаю столь высокие собрания, не мой уровень.

— Ну, не знаю… Сдается мне, вам, женщинам, это проще простого. Попроси, что ли, у нее помаду взаймы, когда окажетесь вместе в дамской комнате. Похвали фасон платья. Спроси адрес ее портного. Пожалуйся на отсутствие месячных. Поинтересуйся, бывает ли с ней такое. Вам, женщинам, сойтись легко — не то что нам, мужчинам. Между делом и разузнаешь обо всем…

Бледнею от его напора.

И зачем я собственными руками заварила эту кашу?

Но все же с огромной неохотой, демонстрируемой всеми порами своего тела, всеми фибрами своей души, соглашаюсь:

— Ладно…

Ромшин удовлетворенно кивает, расслабленно обмякает на подушке. Напряженная морщинка на лбу умиротворенно мельчает, жесткие носогубные складки постепенно разглаживаются. Губы морщит потусторонняя, не предназначенная мне улыбка.

Он думает о ней. Он думает о Леди Ди.

Зачем только я затеяла это, зачем?!

Выразительный старческий кашель за стеной — мрачный аккорд, прерывающий бег моих затравленных мыслей. Бабушка заходится в болезненном приступе. Маскирую ее присутствие торопливым вопросом:

— Придешь в субботу? Я сделаю клюквенный пирог, как ты любишь. А потом можно будет пойти в парк или просто посидеть дома…

— В субботу? — Его бродящие не то в эмпиреях, не то на антресолях мысли неохотно возвращается в земные пределы. — Кажется, в субботу я занят, — произносит он. От его голоса тянет лживой неуверенностью. — Обещал забежать к матери. Извини…

А сам в это время думает о ней. О Леди Ди.

Зачем же я…

Перед началом рабочего дня совершенно случайно сталкиваюсь возле лифта с хозяйкой своих полночных грез, с принцессой лунных прерий. Улыбаюсь радостно, как будто мы задушевные друзья, которые по недоразумению расстались в разгаре сердечной дружбы и теперь встретились, уже отчаявшись свидеться.

— Доброе утро!

Приветствие должно напомнить ей о моем существовании — если она о нем забыла. А она о нем забыла, судя по недоумевающему выражению выпуклых глаз и вынужденной ответной улыбке с отчаянным привкусом недоумения.

Неужели она забыла — все забыла? Как она могла!

Полтора года назад мы уже встречались на расширенном совещании по инвестициям в недвижимость. Рыбья Кость тогда лично представила меня всем: «Наш новый перспективный сотрудник Игорь Ромшин. Прошу любить и жаловать!» И Леди Ди улыбнулась мне — но не так, как сейчас, а заинтересованно и вполне доброжелательно. А потом мы вместе готовили прогноз… Точнее, она попросила меня собрать кой–какой материал… Потом благодарила за удачную подборку… Мы пили кофе и обсуждали перспективы летнего отдыха. Она самозабвенно щебетала про Кению, а я многозначительно молчал, скользя вожделеющим взглядом по ее фигуре…

Когда в приступе неофитской самонадеянности я только–только собрался назначить ей свидание, в комнату влетел Чигасов, бестактно оборвав наш тет–а–тет. Зашумел, загорланил, загомонил, переключил на себя ее внимание. Взял под руку, уволок в угол, где стал шептать, спрашивать, консультироваться… Я был безнадежно забыт, смят и выброшен, как ненужная бумажка. Они отправились на очередную деловую встречу, а мне пришлось несолоно хлебавши возвращаться в отдел.