Энн Грэнджер - В дурном обществе

Дафна Ноулз уселась в кресло-качалку на тростниковой раме, обитое ярко-зеленым кретоном в розовый цветочек, и жестом указала мне на диван. Я мгновенно утонула в мягких подушках, оказалась ниже хозяйки и поняла, что очутилась в невыгодном положении. Дафна, лучезарно улыбаясь, начала раскачиваться в своей качалке. Кресло протестующе поскрипывало.

— Значит, вы и есть девочка Аластера!

В первый ужасный миг мне показалось, что она все перепутала и приняла меня за внучку Аластера, которая умерла. Я с трудом наклонилась вперед и поспешно заговорила:

— Нет, я Фран, которую он…

— Да-да, знаю.

Дафна махнула на меня рукой, и я снова откинулась спиной на мягкие подушки. Надо сказать, встать с такого дивана гораздо труднее, чем сесть на него. Невозможно ни поставить ноги на пол, ни схватиться за что-нибудь руками. Нет точки опоры.

— То, что произошло, очень печально, но жизнь все-таки продолжается. Я верю в переселение душ. — Качалка скрипнула. Я поняла, почему Дафна предпочитает сидеть в ней, а не на диване или не в одном из двух таких же мягких, как диван, кресел.

— Один мой друг тоже в него верит, — ответила я.

Посерьезнев, Дафна подалась вперед и продолжала:

— Видите ли, труднее всех приходится не мертвым. Труднее всех приходится живым, которым надо как-то жить дальше после того, как они потеряли близкого человека. Я советовала Аластеру не беспокоиться за Терезу, но он воспринял случившееся очень тяжело. — Дафна вздохнула и оживилась: — Он сказал, вы хотите стать актрисой?

— Точнее, мечтаю, — добавила я уныло. — Все мы о чем-то мечтаем. Какое-то время я в самом деле ходила на курс актерского мастерства, но пришлось бросить.

— Ах да, — ответила она, покосившись на пишущую машинку. Я гадала, прилично ли спросить, над чем она работает. Но она, не дав мне заговорить, спросила:

— Хотите осмотреть квартиру?

Звякая связкой ключей, она вывела меня на крыльцо, и мы спустились в цокольный этаж.

— Как видите, — продолжала Дафна, — она совершенно отдельная, и в ней есть все, что нужно. Теперь туда не нужно ходить через мою квартиру. Ход заложили кирпичом. — Она отперла дверь, и мы вошли.

Кажется, она решила, что мне захочется осмотреться самостоятельно, потому что осталась на пороге и стала ждать.

Я увидела, что мебель состоит из соснового грубого стола и четырех стульев, а также большого старомодного дивана, обтянутого синим репсом. На низком журнальном столике стоял небольшой телевизор. На полу лежало новое коричневато-серое ковровое покрытие.

Толкнув дверь сбоку, я увидела небольшую ванную, где недавно поменяли сантехнику. Внимательно осмотрела крошечную кухоньку, которую мельком видела снаружи. Как и в комнате, в ней было окошко, впускавшее свет из сада. Пусть снаружи квартирка и ниже уровня тротуара, изнутри кажется, что я почти на первом этаже… Мне понравилось, что на кухоньке есть все необходимое: и изящная маленькая плита, и холодильник.

Должно быть, за такое жилье она запросит безумные деньги. Я была благодарна Аластеру, но он все же многого не понимал. Я знала, что такое жилье мне не по карману.

Из любопытства я вернулась к двери и спросила:

— А зачем возвели ту стенку?

— Там теперь проход в спальню. — Дафна повела меня к двери слева от подвального окошка. Открыла ее, и мы очутились в узком коридорчике, пройдя который попали в квадратную комнатку без окон. То есть без окон в обычном смысле слова. Свет проникал туда через круглое отверстие в потолке, и я поняла, что мы находимся под тротуаром. Эврика!

— Викторианский угольный погреб, — объяснила Дафна. — В наших домах имелись все тогдашние бытовые удобства. Уголь сгружали вниз по желобам, которые закрывались бронзовыми крышками — вы, наверное, обратили на них внимание, когда шли сюда. Прямо в погреб — и не нужно пускать угольщиков в дом. Большинство соседей по-прежнему используют погреба как хранилища для всякого хлама, но я и еще несколько человек сделали на их месте дополнительные комнатки в цокольном этаже. Вот зачем понадобился проход. Раньше попасть туда можно было только через люк с улицы.

Она включила свет. В комнате более или менее умещались сосновая кровать и платяной шкаф. Несмотря на уют, здесь я почувствовала приступ клаустрофобии. Неприятное чувство усиливалось от шарканья шагов над головой. Может, такая комната позволит поторговаться и немного сбить цену? Не всем понравится такая спальня.

— Через стекло ничего не видно, — заверила меня Дафна, наверное решив, что я молчу, потому что меня беспокоит окошко в потолке. — Да и мимо проходит совсем немного народу. Улица у нас очень тихая.

Настало время признания. Я понимала, что не имею права больше морочить хозяйке голову.

— Квартира очень милая, но мне она не по карману. Извините… Спасибо за то, что потратили на меня столько времени и все мне показали.

Дафна склонила голову набок и сразу стала похожа на высокую, тощую птицу.

— Если квартира вам в самом деле нравится и подходит вам, — деликатно ответила она, — мы можем договориться об условиях, которые подойдут нам обеим.

Сердце у меня екнуло. Я сурово приказала ему успокоиться и не начинать волноваться о том, чего не случится.

Дафна провела меня назад, в гостиную, и мы обе сели на синий диван, обитый репсом.

— Видимо, я должна кое-что вам объяснить, — сказала она. — Мне семьдесят один год.

Я выразила удивление; она не выглядела на свой возраст. Дафна только отмахнулась:

— Друзья и родные постоянно вмешиваются в мою жизнь — разумеется, из лучших побуждений. Например, им кажется, что я не должна жить совершенно одна. Не понимаю почему. Я в отличной физической форме и, по-моему, еще не совсем спятила. Но они все зудели и зудели, не давали мне покоя… Поэтому я сделала ремонт в цокольном этаже, расширила квартиру за счет бывшего угольного погреба и даже сделала отдельный вход. С ремонтом я не спешила. Сначала я вовсе не хотела ничего сдавать. Мне делается дурно при мысли, что в моем доме будет жить кто-то чужой, пусть даже в нижнюю квартиру ведет отдельный вход. Но в конце концов ремонтные работы закончились, и мои родственники тут же начали спрашивать, когда же я помещу объявление о сдаче квартиры.

Я ответила им, что никаких рекламных объявлений помещать не буду, а жильца к себе пущу только по рекомендации, причем хорошего человека. Все дружно начали присылать ко мне своих знакомых, но ни один из них не показался мне вполне симпатик , как говорят французы. Между нами совершенно не возникало взаимопонимания. Родственники пытались убедить меня, что взаимопонимание не играет никакой роли — ведь мне даже не придется общаться с жильцами. Но тогда какой смысл пускать в свой дом посторонних? Ведь идея состоит в том, чтобы в случае необходимости я могла быстро позвать кого-то на помощь. И уж если такая необходимость возникнет, вряд ли мне захочется звать на помощь людей, которые мне не нравятся, правда? Поэтому я под разными предлогами отказывала всем.