Петр Северцев - Слабое место жесткого диска (сборник)

Лошадов сделал паузу, надел очки и, глядя мне прямо в глаза, сказал:

– Буду рад поговорить с вами об экстрасенсорике сегодня ночью. Сейчас у нас в реанимации все равно никого нет. Две койки в нашем распоряжении.

Такой поворот событий, к сожалению, меня мало устраивал. У меня дома находилась одна из главных подозреваемых по делу, и неизвестно, насколько хватит той дозы снотворного, которую я подсыпал ей в чай. Поэтому интересы дела требовали моего присутствия дома.

– Я тоже был бы рад поговорить с вами. Однако если вы с порога не отвергли одно мое предположение, основанное на моем методе, то постарайтесь понять и другое. Мой метод подсказывает мне, что вы должны сделать это в одиночку. Если буду присутствовать я, может не получиться. Вы можете взять в напарники кого угодно…

– Не знаю почему, но я вам верю. По крайней мере, очень хотелось бы… – протянул Лошадов, убирая бутылку с коньяком в шкаф.

Я покинул больницу, взяв с доктора твердое честное слово, что он проведет ночь на Несчастливой Койке…

Утром, направляясь в больницу, я был совершенно подавлен и морально и физически. Морально – потому что был измотан этим делом, «доставшим» меня во всех отношениях, физически – потому что вчера наконец сбылись мечты идиота об утихомиривании бушевавших внутри меня весенних половых бурь, но, как оказалось, растренированное тело с трудом перенесло супернагрузки. В обычной обстановке после такого удачного секс-саммита я бы находился в счастливом блаженстве, а тут… Лариса проснулась где-то около десяти часов вечера, и в последующие шесть часов я был примерным студентом семинара повышения сексуальной квалификации… Однако в конце концов все кончилось тем, как предупреждали мудрые древние римляне: «animal omnes post coitu est triste» – «всякое животное печально после соития».

Мою печаль усиливало и ощущение смутной угрозы, которая нависла надо мной, согласно выводам Приятеля, с которым я провел сеанс общения сразу после возвращения из больницы.

Он сказал, что мне надо опасаться ВРЕМЕНИ С ДЕВЯТИ ДО ДЕСЯТИ ЧАСОВ ВЕЧЕРА. ОПАСНОСТЬ БУДЕТ ИСХОДИТЬ ОТ ЖЕНЩИНЫ С ИНИЦИАЛАМИ Л.К..

А до вечера мне еще следовало выкроить время и проанализировать смерти, которые имели место в романе А. Дюма «ТРИ МУШКЕТЕРА».

Чертыхнувшись по поводу Приятеля, который, как всегда, мало что объяснял, я закончил сеанс, решив скрипя зубами выполнить его странные и в данном случае граничащие с абсурдом рекомендации.

Единственное, что при этом утешало, так это то, что, по уверениям Приятеля, до девяти часов вечера мне вроде бы ничего опасаться не стоило.

«Эх, сейчас бы полежать, поспать часика два-три хотя бы!» – с тоской и даже с мольбой, обращенной неизвестно к кому, подумал я, заводя мотор своей машины. И послать на три известные всему русскому народу буквы все эти мистические штучки о злом роке, висящем над койкой в реанимации главной больницы, маньяческие устремления каких-то съехавших с руля неведомых баб и забыться, забыться, забыться!

А выспавшись, просто положить свою руку в руку Ларисы, потом нежно провести другой рукой по ее спине, чувствуя, как учащается ее дыхание в ощущении приближающегося наслаждения… Перевернуть ее к себе, почувствовать своей грудью ее набухшие соски, легонько взять ее грудь в свою руку и наслаждаться тем, что дыхание ее еще больше участится, и она шепнет что-то непонятное, но в то же время очень нежное и ласковое.

А потом склониться над ее лицом, почувствовать, как дрожат ее ресницы и поцеловать в полуоткрытый рот. Сначала нежно, чуть прикасаясь губами, потом сильнее, глубже, чувствуя, как внутри пробуждается животное мужское желание обладать женщиной.

Закончив руками ласкать груди, спуститься ниже, поглаживая живот. Пройдя это, уверенным и сильным движением залезть в ее ажурные трусики и нащупать цель своих устремлений и центр ее экстаза…

Она издаст нежный короткий стон, а я не буду останавливаться, я буду гладить пальцем увлажняющуюся плоть в такт ее рефлекторным движениям. Мой собственный стержень окрепнет, желание проникновения усилится, наконец, оно станет непреодолимым…

И уверенным, почти грубым движением закинуть ее ноги себе на плечи, одновременно пытаясь проникнуть внутрь. После нескольких неуверенных движений наконец преодолеть сопротивление плоти и погрузиться, раствориться в теплоте, исходящей из женского чрева.

И затем, обуреваемый только одним желанием, подавляющим все остальное, затмевающим разум, двигаться навстречу короткому моменту экстаза. Однако ощущение приближения праздника ничуть не хуже самого праздника… Лариса будет обвивать меня своими руками, говорить те слова, которые я давно уже ни от кого не слышал: «Валерочка, милый!», «Солнышко мое!», «Давай еще, вот так, хорошо…»

И когда уже я буду готов к тому, чтобы произвести несколько завершающих победных движений, она вдруг забьется в исступлении, обхватит меня руками, вопьется в спину ногтями… И я не смогу в этот момент насладиться победой. Нужно будет начинать новое восхождение, нисколько не менее волнительное, чем первое…

Я поймал себя на чувстве, что, находясь за рулем своей «пешки» и пережидая светофор, я учащенно дышу, заново переживая в своих фантазиях реальность вчерашней ночи. У меня возникло явное желание свернуть налево, проехать по параллельной улице назад и вернуться домой. Она наверняка еще спит, прекрасным весенним цветком раскинувшись на моей холостяцкой постели.

Я не слышал гудки автомобилей сзади себя, и только грубый мужицкий голос, донесшийся до меня через полуоткрытое боковое стекло, вывел меня из состояния грез:

– Ты что, бл. дь, обкурился сегодня с утра, что ли? Ты будешь ехать или слона е. ть?

Не в силах что-либо ответить на столь контрастирующие с моими мыслями высказывания, я неопределенно кивнул головой и включил скорость.

Уже трогаясь с места, я услышал еще один комментарий со стороны водителя стоявшего сзади «Фольксвагена»:

– Эх, мужики, мужики, кто вас делал!

Вот так всегда, подумаешь о чем-нибудь светлом и хорошем, как какое-нибудь сиволапое мужичье все опошлит! Небось просто ему вчера не дала его фригидная жена, ссылаясь на свою головную боль и невынесенное им мусорное ведро. Нерастраченное либидо ударило в голову, и он теперь вымещает свою злобу на нормальных, живущих полнокровной жизнью людях. Сволочь!

С такими мыслями я подъехал к воротам Первой Советской больницы. Припарковав машину, я прошел в больничный парк и вскоре уже входил в корпус кардиологии. Пройдя по коридору, я очутился в уже знакомом мне кабинете. Там за столом угрюмо сидел главный врач отделения Александр Вениаминович Лошадов.

– Заходите, – как-то вяло сказал Лошадов. – Выпить хотите?