Николай Волков - Не дрогнет рука

Я едва не сказал ему, что черепаха и та живей бы поворачивалась на его месте.

Подошел поезд. Все бросились к вагонам. Один я метался по перрону, вглядываясь в каждую женскую фигуру.

«В чем дело? — с нарастающим беспокойством спрашивал я себя. — Почему она не пришла? Оттого ли, что не захотела больше меня видеть или что-то ее задержало? А вдруг с нею что-нибудь приключилось там, в лесу? Ведь Нефедов говорил, что ее не было ни в райкоме, ни на работе».

Уже на ходу вскочив в вагон, я, держась за поручни, все еще смотрел на опустевший перрон с напрасной надеждой, что вот-вот на нем появится девушка в синем пальто.

Была минута, когда я готов был спрыгнуть на землю и остаться, чтобы выяснить, где же Галя и что с ней приключилось. Только мысль о том, что она десятки раз ходила одна на лыжах гораздо дальше того места, где мы с ней были, и никогда с ней ничего не случалось, остановила меня. Но беспокойство не проходило. Картины одна другой страшней и несообразней лезли в голову, как я их ни гнал, и даже сознание, что я еду, чтобы встретиться с Ириной, не могло рассеять тягостного состояния.

Каракуш — небольшая станция, где поезда останавливаются всего на две минуты, имела довольно жалкий вид. Здесь не было ни ресторана, ни буфета. Маленький полутемный зал ожидания выглядел еще темнее из-за того, что его потолок и стены, по приказу какого-то начальника, очевидно, обладавшего мрачным характером, были покрашены желто-бурой охрой, а панели темно-зеленой краской. Круглая, обшитая железом монументальная печь, стоявшая в углу, была не топлена. Помятый оцинкованный бачок и неудобные узкие диванчики составляли всю обстановку этого негостеприимного помещения, в котором мне с Ириной предстояло пробыть несколько часов.

«Да она замерзнет здесь!» — испугался я и пошел разыскивать кого-нибудь, кто мог бы подмести пол и затопить печку.

Мне удалось найти старушку уборщицу, но она, приняв мою просьбу за личное оскорбление, басовито заворчала:

— Выдумали что, на ночь глядя, мести! Где это видано? Да с этим народом хоть круглые сутки мети и то не наметешься. И откуда они столько грязи таскают. И топить к ночи тоже не к чему. Все равно пассажиров бывает мало.

Я понял, что эту крепость взять нелегко, и начал атаку с других позиций. Прежде всего, я во всем согласился с Аграфеной Даниловной — так, оказывается, величали уборщицу, пожалел ее, посочувствовал, что труд у нее, действительно, крайне неблагодарный и тяжелый, причем никто его не замечает и не ценит.

Стены «крепости» слегка подались:

— Да разве кто смотрит, что день-деньской на ногах, моешь, метешь, убираешь, — стала жаловаться она, — наплюют, насорят, окурков понабросают, точно здесь бог знает что, а не станция.

Потом без заметного перехода и без видимой связи она рассказала о своей племяннице, с которой была не в ладах, о ее муже и ребятишках и перешла к описанию жизни своих сестер. Но вдруг, чуть ли не на полуслове, повернулась и решительно направилась к двери. Я уже думал, что больше ее не увижу, и загоревал, но она возвратилась, таща ведро с углем и щепки на растопку.

Разговор с Аграфеной Даниловной помог мне скоротать время до прихода каменского поезда. Еще за полчаса до его прибытия я, не находя больше сил сдерживать волнение, вышел на платформу и принялся расхаживать по ней.

Ни малейшей радости не появлялось у меня при мысли, что я увижу Ирину. Мне предстояла нелегкая задача установить, наконец, есть ли хоть какое-то основание подозревать Радия в связи с Бабкиным и прочими. Эта перспектива заслоняла все другое и, признаться, очень мучила меня. Напрасно я в сотый раз твердил себе, что так велит служебный долг, что я действую для пользы самой Ирины, но от этого не становилось легче.

Меня познабливало, одолевала нервная зевота. Начинало все больше казаться, что я приехал попусту. «С чего, — думал я, — Ирина поедет в ночь-полночь, чтобы только посоветоваться с человеком, с которым она не так давно стремилась порвать всякие отношения? И, наконец, верней всего, что ее просто не отпустят из дому».

Эти размышления так охладили мое нетерпение, что, когда поезд прибыл, я почти без всякой надежды пошел вдоль вагонов, глядя, не выходит ли из которого-нибудь Ирина. Вдруг сердце усиленно забилось, и я даже остановился. Навстречу мне, смущенно улыбаясь, быстро шла Ирина в широком, свободном пальто с пушистым серым воротом и в эстонской вязаной шапочке.

— Вы все-таки приехали? — сказал я, не сознавая, что глупо задавать такой вопрос, раз она уже тут, передо мной.

— Приехала! — торопливо проговорила она, не глядя мне в глаза. — Но только для того, чтобы извиниться, что совершенно напрасно затруднила вас. Все прошло, все улажено. Может быть, вы еще успеете уехать с этим поездом? Мне страшно совестно перед вами. За последнее время я стала такой сумасшедшей. Заберу вдруг в голову какую-нибудь ерунду, мне покажется что-то ужасное. Очень жаль, что я зря вас побеспокоила. Я прошу вас, уезжайте с этим поездом обратно. Ну, не теряйте же времени! Слышите, уже дали сигнал к отправлению.

Бедняжка! Она вся трепетала от сдерживаемого волнения. Видимо, опасение, которое она все еще питала ко мне, взяло вдруг верх над желанием посоветоваться.

— Успокойтесь, пожалуйста. Никуда я не поеду, — уговаривал я ее. — Я приехал увидеть вас, узнать, что с вами и чем я могу вам помочь. Зачем же мне уезжать? Сейчас вы расскажете, что вас мучит, и мы вместе решим, что нужно предпринять. Может быть, мне и удастся избавить вас от тревог.

— Мне ничего не нужно, — упрямо ответила она, все еще не глядя на меня.

— Как не нужно, когда я вижу, что с вами стряслась беда. Посмотрите на себя, вы похудели, побледнели, стали похожи на больную. Скажите, в чем дело? И потом, почему вы не смотрите на меня? Или вы боитесь, что глаза вас выдадут?

Она отрицательно покачала головой и спрятала лицо в мех ворота.

— Идемте! — сказал я. — Здесь холодно, ветер.

— Я никуда не пойду, — отстранилась она от меня, — а вы идите. Я вовсе не хочу, чтобы вы испытывали из-за меня неудобства. Получилось так глупо!.. Не знаю, простите ли вы меня, но больше я уж никогда не затрудню вас. Я ужасно себя ругаю, что поддалась минутному настроению.

— Мне не трудно было приехать, — возразил я, — не стоит об этом говорить. Но идемте же отсюда. Здесь вы вовсе замерзнете.

— Я же сказала, что никуда не пойду! — повторила Ирина решительно. — И, пожалуйста, оставьте меня, не заботьтесь обо мне.

— Чего вы боитесь? — вскипел я. — Я вас зову всего-навсего пройти в вокзал, там хоть ветра нет. Уж на столько-то вы можете, я думаю, мне довериться.