Владимир Бацалев - Убийство в «Долине царей»

— Да пошел ты! — закричала администратор, опережая слова и поступки детектива. — Мало ему девок на этажах! Нет, лезет к замужней женщине! Хватит дураком прикидываться, сыщик! Приехал шпионить — так шпионь! Потом доложишь по инстанциям…

— Ваш муж в тюрьме, — зачем-то прошептал Черепов и, схватив краем глаза приоткрытую дверь каморки, отданной для отдыха администраторам, увидел голые волосатые ноги на раскладушке. Жаль, что за волосами он не различил татуировок тем же краем глаза, по которому сегодня основательно прошелся кулак мордоворота. Но удержал себя от искушения выяснить, кому принадлежат татуированные ноги и татуированные ли они вообще, медленно разогнулся, все еще сдерживаясь из последних сил, повернулся и… уперся в живот Чеймберса.

Фантаст затушил о ладонь окурок, выдохнул в лицо Черепову дым последней затяжки и нагло сказал:

— Верните то, что я сегодня порвал в гневе, а вы подобрали из любопытства. Это очень важно для науки и всего человечества.

Детектив рассмеялся в наглое лицо и пошел в столовую, но Чеймберс задержал его железной хваткой. Черепов вмиг посерьезнел, физиономия его приобрела тупое, бандитское выражение.

— Будешь путаться под ногами и мешать следствию — сломаю руку, — заявил он.

Чеймберс отступил, будто пораженный многочисленностью неприятельского войска.

— Мой бластер всегда к вашим услугам, — лишь промямлил…

В столовую детектив проскользнул боком, чтобы сотрапезники не увидели его сразу, а он бы подслушал, о чем у них там речь. И ему удалось! Ему всегда все удавалось.

— Как ваши успехи? — спросил Частников.

— По-моему, клюнул, — ответил с виду беззаботный Чудачкава.

— И у меня клюнул, — сказал Частников.

— Не слишком ли много наживки на одну сикильдявку? — спросила Ничайкина. За два часа ничего не осталось в ней от прелестной девушки, которой она никогда не была, так как постарела в детстве, — мегера, и только. — Он омерзителен! Еще одна беседа с этим пришибленным — и я сама свихнусь.

— Два дня назад вы утверждали обратное, — заметил Чудачкава.

— Два дня назад он выглядел менее пришибленным.

— Интересно, кто его так пришиб? — спросил Чудачкава.

— Да уж не я! — выпалила Ничайкина.

— А он что об этом думает? — спросил Чудачкава.

— Не ссорьтесь. Если вам лень — я дошибу его в одиночку — уж больно экземпляр великолепный, — решил Частников. — Сейчас он объявится, надо занять его нейтральной беседой. Пусть поломает озабоченную голову.

— А вот и я, — объявил Черепов, поднимаясь из укрытия — широкой спины гражданки за соседним столиком.

Все три сотрапезника принялись насвистывать в потолок.

Черепов поерзал на стуле, создавая заду максимум удобств, и спросил без задней мысли:

— Что сейчас: обед или ужин? А может, опять завтрак, ха-ха!

— Вы прервали очень интересный диспут, предлагаю вам включиться, — сказал Частников. — Я доказывал, что приключения, фантастика и детективы — это не жанры художественной литературы, это адаптированная скоропись для слабоумных и для тех, кто вследствие неурядиц и перевозбуждений временно ослаб душой и помыслами. Адаптируйте «Мертвые души» — великолепный авантюрный роман; добавьте в «Ревизор» песен и плясок — чудесный водевиль без хэппи-энда; уберите из «Преступления и наказания» мучительные раздумья — чем не советский детектив, в котором сначала показывают преступника, а потом долго рассказывают, как его ловили всем отделением.

«Если он так не любит детективы, с чего ему жаловать писателей-фантастов? — ослепила Черепова мысль. — А если он ненавидит детективы до такой степени, что готов прибить писателя-фантаста, то кто же убил Чернилова и когда прибьют Чеймберса? Мог ли Частников — такой сытый, вальяжный, довольный — поднять нож (пистолет, топор, пачку снотворного) на собрата по перу? Мог. Но и Чеймберс мог… И безнравственный Чудачкава… И Частисветов-мемуарист, спустившись с гор… У них жанровая война, пленных не брать».

Между тем слова вылетали из Частникова непрерывно:

— Автоматизированность жизни, заданный нам ритм: встал, умылся, сходил на работу, посмотрел «ящик», лег, опять встал и тут же лег, — все это съедает жизнь без остатка. Именно искусство призвано отделить сегодняшнее «встаю» от завтрашнего «встану» и вчерашнего «встал». А детективы, как автомат, как хамство в трамвае, строятся из заданных элементов. Какая тут жизнь? Какое искусство! Не до него. Я прочитал сотню детективов, но толком не могу вспомнить ни одного, как наряд партработника. Что я делал во время чтения? Проводил время, отвлекался. Но и алкоголик проводит время, отвлекается за бутылкой. А попросите его вспомнить пять последних пьянок — не вспомнит ни одной, пил по схеме с условными друзьями!.. Вот за что у меня душа болит!

— А на меня очень сильное впечатление произвели романы Сименона, — начал Черепов…

— Кого?! — закричал Частников, нечаянно плюнул в детектива куском котлеты и не извинился. — Да этот бумагомаратель, да этот чернилопереводчик катал по восемьдесят страниц в день! Вы представляете, что такое восемьдесят страниц? Их просто переписать дня и ночи не хватит! Когда уж тут оставлять сильное впечатление! Подумать, что пишешь, и то нет времени! Да этому «ширпотребу», этому стахановцу пера надо было руки оторвать при рождении!..

«Чего он меня задирает? Что ему надо?» — мучительно думал Черепов, удовольствуясь пищей святого Антония и убегая в номер от разъяренного Частникова. Рука невольно потянулась в карман за ордером на арест, но детектив переборол невольное желание: «Что я ему предъявлю в суде? У меня нет веских улик! Его задиристость в лучшем случае квалифицируют как мелкое хулиганство. Оскорбление классика детективной литературы стахановцем и „ширпотребом“ — вообще неподсудно. В худшем случае Частников отделается штрафом, а убийцы Чернилова продолжат отдых на свободе».

Лишь в номере он вспомнил, что за весь ужин (или обед?) ни разу не посмотрел в глаза Ничайкиной. А мог бы — глаза были под носом. Прочла ли она записку? Приготовила ли самогон на продажу? — и тут зазвонил телефон! Черепов растерялся и опешил не на шутку: откуда? Но аппарат стоял на столе, как ни в чем не бывало, и периодически требовал, чтобы к нему подошли. Детектив мог поклясться честью оперативника, что раньше телефона не видел или не замечал. Но клясться было некому, и боевого знамени под рукой не было. Он хотел сказать «алло», как начинающий разговор, но из глотки вырвалось лишь «а-а-а!». И, перебивая его бессмысленные восклицания, в трубке раздался гневный голос Частникова:

— Разве народ, воспитанный на Анжелике и Мегрэ, — не быдло?

Голос ошпарил ухо детектива, и без того подогретое дедуктивными мыслями. Он отбросил трубку, аппарат шмякнулся об пол, а Черепов полетел на кровать и затих в раздумьях.