Николай Лучинин - Будни прокурора

— К нам он явился незваным гостем и прожил около месяца, где-то пропадая по ночам. Правда, у него тут женщина одна есть, Гавришина Любовь, на Водовозной она живет, недалеко отсюда, — говорила Рубова. — Да только и она мне сказывала, что он у нее редко бывает. Кто его знает, чем он занимался по ночам, а у меня вся душа изболелась за это время, такая я сделалась, что стуку каждого боюсь. Стану спрашивать — зубоскалит только: «У меня, — говорит, — тут баб полный город, надо у всех переспать». Такой охальник, аж слушать тошно!

— А Лукерью Федоровну Гармаш вы знали? — спросил Глебов.

— Знаем, а как же! Из Воронежа вместе на Кубань приехали и двадцать лет соседями прожили, — ответила Рубова и снова, сморщившись, прижала руку к груди. — В гостях мы у них были незадолго как несчастье-то с ней случилось. А потом Григорий еще сам к Анне два раза заходил. Друзья они были с детства, а потом ухаживал он за ней, пока не уехал от нас. Только не приветила она его, сказывал он мне, не велела часто ходить, боится — разговор пойдет.

— Григорий знал, что Анна — портниха? — снова спросил Глебов.

— Конечно, знал, она девчонкой шить-то училась. А когда приходили мы к ней, она еще нам отрезы показывала, из стола вынула и говорит: «Вот люди какие платья носят. А я только шью. И деньги есть, а купить негде. В Москву собираюсь».

— Где ж он сейчас, Григорий-то? — поинтересовался Глебов.

— А кто его знает! Уехал и до свиданья не сказал, как в воду канул. Может, в другой город поехал, он туда к приятелю собирался, вместе в заключении они были. Не знаю, что за приятель, знаю только — Михаилом звать.

— А какого числа уехал, не помните?

— Как не помнить? — вздохнула женщина. — В ту ночь это было, как… Федоровну загубили. С вечера мешок зачем-то взял у соседки Дарьи Шустовой, сказал ей, будто для картошки, когда у нас своей девать некуда. Ушел и не вернулся больше.

Записывая эти показания, следователь вдруг вспомнил, что ничего не спросил про газету: разговор с самого начала принял такой оборот, что он забыл об этом.

На его вопрос Рубова ответила, что «Известию» они получают, муж выписывает на работе.

Окончив допрос, Глебов попросил хозяев пригласить в качестве понятых соседок Зайцеву и Воронько.

— Простите, но я должен сделать у вас обыск, — произнес он извиняющимся тоном. — Я обязан это сделать по долгу службы, хотя и понимаю, что вы ничего не скрываете и ни в чем не виноваты. Но могло же случиться, что Григорий что-нибудь принес и оставил у вас, не сказав вам.

Хозяева согласились, хотя видно было, что они подавлены этой неприятностью.

Пока Рубов ходил за соседями, следователь достал из папки бланки, написал постановление на обыск…

Обыск ничего не дал. Глебов изъял только фотографию Белякова и два его старых письма с конвертами. Впрочем, хозяйка сама предложила их следователю еще до обыска.

Домой Глебов возвращался уже в одиннадцатом часу ночи.

«Почему Анна Гармаш не сказала мне о разговоре с Рубовыми, об отрезах, о посещении Белякова? — размышлял он, шагая по темной улице. — Забыла? Нет, наверное, ей просто в голову не пришло, что убийство может совершить человек, давно и близко знавший их семью, друг ее детства и юности… Какой мерзавец!» — подумал Олег Николаевич, вспомнив, как зверски расправился убийца со старой женщиной, знавшей его еще ребенком.

Лавров слушал доклад Глебова о вчерашнем расследовании.

— Рубовых я пригласил сегодня к десяти, — сказал следователь. — Может быть, вы сами побеседуете с ними?

— Нет, я прочел протокол, вы допросили их хорошо. Только нужно предъявить им полуось. Может, опознают? — предложил Лавров.

— Совсем забыл! — спохватился Глебов. — Хорошо, что напомнили, Юрий Никифорович. Это я сейчас же сделаю. А потом допрошу Шустову, о которой говорили Рубовы, я ее тоже вызвал, и пойду к Гавришиной, посмотрю, может, обыск придется сделать.

Забрав со стола прокурора дело, следователь вышел.

Когда из милиции принесли полуось, он показал ее Рубовым и Шустовой, но они не опознали. Шустова на допросе подтвердила показания Рубовой и описала приметы мешка, который взял и не возвратил ей Беляков.

Любовь Петровна Гавришина вдвоем с одиннадцатилетним сыном жила на окраине города, на Водовозной улице.

Глебов уже подходил к ее дому, когда заметил на противоположной стороне узенькой зеленой улицы разгороженный широкий двор, в углу которого около большой кучи каменного угля был свален всякий железный хлам.

Мелькнувшая у следователя догадка заставила его остановиться. «Что если?..»

Боясь поверить своей мысли, он перешел дорогу и, войдя во двор, подумал: «Ведь это рядом с домом Гавришиной, а Беляков часто бывал здесь…»

Двор примыкал к конюшне колхоза «Заря».

Старый дед — сторож с лохматыми седыми бровями — приветливо встретил Глебова и охотно уселся рядом с ним на скамью «погутарить».

Поговорив о колхозных делах, Глебов как бы между прочим кивнул на сложенный в углу хлам и спросил:

— Дедушка, у вас тут случайно полуось не найдется?

— Полуось? Кажись, была. А на что она тебе сынок?

— Да нужно. Для одной вещи… — Глебов никак не мог придумать, для чего бы ему могла понадобиться эта штука.

Обернувшись, старик взглянул в ту сторону, где был сложен уголь, потом, кряхтя, поднялся со скамейки и зашел с другой стороны угольной кучи.

— Туточки вона, кажись, валялась, — сказал он. — Да вот нет… Тю-ю! — хлопнул себя по лбу дед. — Да ее ж Сашка Гавришин кому-то отдал.

— Какой Сашка? Гавришиной Любы сын? — спросил Глебов.

— Ну да. Он у меня здесь крутился чего-то, а тут проходил человек, по дороге шел, да и попросил: «Сашка, подай цю железяку». Он ему и отдал. Еще, правда, спросил у меня, можно ли? А я говорю: «Та хай бере, меньше хламу на дворе будэ».

— А когда это было?

— Что?

— Да вот то, что вы рассказали.

— Об этом?.. Да дней пятнадцать, двадцать, может быть, — ответил старик, недоумевая, почему это человек интересуется таким пустяковым делом.

— А в какое время дня? — продолжал опрашивать Глебов.

— Кажись, часов в шесть. Видно еще было.

— Вы не запомнили этого человека в лицо?

— Да я его как облупленного знаю. Он у Любови Гавришиной месяца три жил…

— Интересную вы мне, дедушка, историю рассказали, придется записать… У вас тут стола нигде нет?

— Имеется. В сторожке у меня. Только не понимаю, что же вы тут интересного нашли…

Записав показания старика и попросив его прийти завтра в прокуратуру, Глебов отправился к Гавришиным, проживающим через два двора от колхозной конюшни.

Сашка Гавришин, одиннадцатилетний, бойкий мальчуган, был дома один. Он с восхищением оглядел Глебова и с явным удовольствием узнал, что имеет дело со следователем.