Гастон Леру - Призрак Оперы

Настал момент спросить Перса, каким способом призрак забрал двадцать тысяч франков из кармана Ришара, несмотря на английскую булавку. Тот ответил, что не вникал в этот второстепенный факт, но что, если бы я обследовал то место в директорском кабинете, я бы, конечно, нашел ключ к разгадке, и напомнил, что Эрика не напрасно называли «любителем люков». Я обещал Персу, как только найду время, провести тщательное расследование этого случая. Читателю же хочу сразу сообщить, что результаты моего расследования оказались в высшей степени удовлетворительными. Я и не надеялся найти столько неопровержимых доказательств реальности многих событий и фактов, ответственность за которые приписывали призраку.

Да будет вам известно, что бумаги Перса, письма Кристины Даэ, записи, которые я сделал со слов бывших сотрудников Ришара и Моншармена, малышки Мэг (а добрейшая мадам Жири к тому времени, увы, скончалась) и Сорелли, живущей ныне на свою пенсию в Лувесьене, — одним словом, все, что доказывает существование призрака, все, что я собираюсь сдать в архивы Оперы, основано на нескольких важных открытиях, которыми я с полным правом могу гордиться.

Однако я так и не смог отыскать дом на озере, поскольку Эрик уничтожил все тайные проходы к нему (хотя я убежден, что проникнуть туда было бы нетрудно, если откачать воду, о чем я неоднократно говорил с руководством Академии изящных искусств [32] За два дня до выхода этой книги я разговаривал с господином Дюжарден-Бомецем, обаятельнейшим заместителем министра изящных искусств, который дал мне кое-какую надежду, и сказал ему, что долг государства — навсегда покончить с легендой о призраке, чтобы на реальных фактах восстановить любопытную историю Эрика. Для этого необходимо — и это было бы венцом моих личных усилий — отыскать дом на озере, где еще могут находиться бесценные сокровища музыкального искусства. Нет никаких сомнений в том, что Эрик был несравненным музыкантом, и кто поручится, что мы не обнаружим в его озерном жилище знаменитую партитуру «Торжествующего Дон Жуана»? ), правда, я все-таки нашел легендарную «дорогу коммунаров» — мрачный коридор с обвалившимися в некоторых местах дощатыми стенами, более того — я обнаружил люк, через который Перс и Рауль спускались в подземелья театра. В убежище коммунаров я нашел много инициалов, нацарапанных на стенах несчастными, которые здесь томились, и среди этих инициалов были «Р. Ш.». Ведь это могло означать «Рауль де Шаньи»! И сегодня буквы еще хорошо видны. Разумеется, на этом я не остановился. В первом и третьем подвалах я нашел два вращающихся люка, неизвестных машинистам Оперы, которые используют только люки с горизонтальным скольжением.

Наконец, с полным знанием дела я могу посоветовать читателю: «Пойдите в Оперу, попросите позволения походить там в одиночестве, без назойливого проводника, войдите в ложу № 5 и постучите по огромной колонне, которая отделяет ложу от авансцены; постучите тросточкой или просто кулаком, послушайте звук на уровне человеческого роста, и вы убедитесь, что колонна пустая! А после этого не удивляйтесь, что в ней мог находиться голос Эрика или он сам — в этой колонне хватит места для двух человек. Не удивляйтесь, что во время странных явлений в ложе № 5 никто не обращал внимания на эту колонну, не забывайте, что у нее вид массивного куска мрамора и что голос, который находился внутри, казался идущим с противоположной стороны (ведь голос призрака-чревовещателя доносился оттуда, откуда хотел он сам). Колонна обработана и украшена рукой подлинного художника. Я не теряю надежды найти когда-нибудь кусок скульптурного украшения, который можно было опускать и поднимать, чтобы обеспечить связь между призраком и мадам Жири. Конечно, то, что я увидел, потрогал и обследовал, — всего лишь мелочи по сравнению с тем, что мог создать такой необычный и незаурядный человек, как Эрик, в таком громадном здании, как Опера, но я отдал бы все находки за одну, которую мне посчастливилось обнаружить в директорском кабинете, в нескольких сантиметрах от кресла: люк размером в одну дощечку паркета, не более предплечья человека; этот люк открывается как крышка шкатулки, и я живо представил, как из него тянется рука и ловко орудует в заднем кармане вечернего фрака директора…

Именно таким образом исчезли сорок тысяч франков! Тем же путем они вернулись обратно.

Когда я, с вполне объяснимым волнением, рассказал об этом Персу, заметив, что Эрик скорее всего просто развлекался со своим перечнем обязанностей, раз он вернул сорок тысяч франков, Перс ответил так:

— Вряд ли. Эрик нуждался в деньгах. Удалившись от людей, он не особенно церемонился с ними и постоянно пользовался необычайными способностями, ловкостью и воображением, которыми одарила его природа в качестве компенсации за ужасное уродство; пользовался ими для того, чтобы эксплуатировать людей, причем делал это с артистическим блеском, тем более что эта артистичность всегда окупалась. Если он добровольно вернул сорок тысяч франков Ришару и Моншармену, так только потому, что к тому времени деньги ему уже были не нужны. Он отказался от женитьбы на Кристине Даэ. Он отказался от всего земного.

Еще Перс рассказал, что Эрик был родом из маленького городка в окрестностях Руана. Он был сыном каменщика, мастера кирпичной кладки. Рано убежав из родительского дома, потому что его уродство приводило в ужас отца и мать, некоторое время он появлялся на ярмарках, где его показывали как «живого мертвеца». От ярмарки к ярмарке он прошел всю Европу и завершил свое необычное обучение артиста и фокусника среди цыган, в той среде, где когда-то родилось искусство магии. Целый кусок жизни Эрика остался неизвестным. Потом его видели на нижегородской ярмарке, где уже гремела его жуткая слава. К тому времени он пел так, как не пел никто в мире; он занимался чревовещанием и проделывал такие невиданные жонглерские номера, о которых долго еще говорили купцы в караванах на обратном пути в Азию. Таким образом слухи и легенды о нем достигли стен Мазендаранского дворца, где скучала маленькая султанша, фаворитка шахиншаха. Один торговец мехами, который направлялся в Самарканд из Нижнего Новгорода, рассказал о чудесах, увиденных им под пологом шатра Эрика. Торговца привели во дворец, его допросил дарога, начальник полиции Мазендарана. Потом дарога получил задание найти Эрика. Он привез его в Персию, и там в течение многих месяцев Эрик делал, как говорят в Европе, погоду. Он совершил немало страшных преступлений, так как не ведал ни добра, ни зла; он участвовал в нескольких дерзких политических убийствах так же спокойно и хладнокровно, с такой же дьявольской изобретательностью, с какой в свое время умертвил эмира Афганистана, воевавшего с Империей. Шахиншах приблизил его к себе. Именно на этот период его жизни приходятся «сладостные ночи Мазендарана», о которых упоминал дарога. Поскольку и в архитектуре у Эрика были совершенно оригинальные идеи и он проектировал здание так же, как фокусник придумывает себе шкатулку с секретами, шахиншах поручил ему построить дворец, какого нет нигде в мире. Эрик построил его, и это сооружение, как рассказывают, было настолько удивительным, что Его Величество мог прогуливаться по нему, оставаясь незамеченным, и исчезать самым загадочным образом. Когда шахиншах стал владельцем такой игрушки, он приказал — точно так же, как это сделал один царь с гениальным строителем храма на Красной площади в Москве — выколоть Эрику его золотистые глаза. Но, подумав, решил, что, даже слепой, Эрик может построить для другого государя такой же великолепный дворец и что живой Эрик может передать кому-нибудь свой секрет. Так был вынесен смертный приговор Эрику и с ним вместе всем рабочим, которые трудились под его началом. Привести приговор в исполнение поручили дароге. Когда-то Эрик оказал ему не одну услугу, поэтому Перс спас обреченного и дал ему возможность бежать, но за такое благородство должен был поплатиться своей головой. К счастью для начальника полиции, на берегу Каспийского моря был найден труп, наполовину изъеденный морскими рыбами, который выдали за Эрика, потому что друзья дароги переодели найденное тело в одежду, какую носил приговоренный к смерти. И все-таки дарога поплатился за свой поступок потерей доверия, имущества и ссылкой, хотя персидская казна продолжала выплачивать ему, кстати, происходившему из царского рода, небольшую пенсию в несколько сот франков в месяц, когда он удалился доживать остаток дней в Париж.