Владимир Кашин - …И никаких версий

Этим изобретением Журавель уже заинтересовал предприятия Минавтопрома… Он как будто даже договорился о разработке и внедрении…

Лицо заведующего лабораторией, окаймленное рыжей бородой и показавшееся Ковалю сначала не очень симпатичным — ему почему-то не нравились бороды, особенно рыжие, — теперь приятно озарялось искренней увлеченностью.

— Так пойдемте, Дмитрий Иванович, в нашу макетную мастерскую? — напомнил он после паузы.

Когда они спускались по ступенькам в полуподвал, Коваль спросил:

— Василий Ферапонтович, а в этой инициативной работе, о которой вы рассказывали, «головой» тоже был Павленко? Или сам Журавель? Идея-то чья? Может, тоже Вячеслава Адамовича?

Дейнека на несколько секунд остановился.

— Павленко?.. Честное слово, не знаю… Кажется, это был случай, когда и «голова» и «ноги» соединились в одном лице… Павленко никогда не смог бы заменить Журавля, а у Антона Ивановича это иногда получалось. Не имея терпения дожидаться от Вячеслава нужного решения, он сам искал его. Однако утверждать не могу… Журавель собирался заключить хоздоговор с заводом. От своего ли имени или вместе с Павленко — мне неизвестно… Все это было еще в стадии оформления. Впрочем, должен знать Павленко, но он сейчас в командировке. Если вам нужно будет, мы его отзовем…

— И кто же теперь закончит работу и внедрит изобретение?

— Решит дирекция. Естественно, поручат нашей лаборатории… Возможно, и Павленко. Дело интересное, и тянуть с ним нельзя. Рукопись Журавель отдал печатать нашей машинистке, но ее сегодня нет.

В течение всего пребывания в институте, во время беседы с директором, объяснений Василия Ферапонтовича Коваля не оставляла мысль: два дня, как умер сотрудник, а в институте никто об этом не знал. Почему?

Ну, допустим, соседка, Варвара Алексеевна, не позвонила в институт. В конце концов не ее это дело… Интересно, сообщила ли она об этом мужу? Павленко, безусловно, прервал бы командировку, чтобы проводить в последний путь своего друга. Значит, или он не знает о смерти Журавля, или по каким-то причинам не может приехать.

А вот Нина Барвинок, машинистка! Она ведь еще позавчера узнала от него о том, что Журавель погиб. Почему не сообщила никому?

Перед тем как проститься с заведующим лабораторией, полковник попросил показать комнату машбюро. По дороге спросил Дейнеку:

— А было какое-нибудь увлечение, хобби у Журавля?

Василий Ферапонтович в ответ развел руками:

— Не ведаю. Наверное, не одно. Он был разносторонне развитой человек.

— И еще вопрос, — интересовался полковник, — велико ли могло быть вознаграждение Журавлю, если бы изобретение пошло в производство?

— О! — воскликнул заведующий лабораторией слегка писклявым от волнения голосом. — Сколько получил бы? Много, очень много! Изобретение нашло бы широкое применение в машиностроении, в частности в станкостроении. Одним словом, везде, где есть трущиеся части и нужно идеальное прилегание… В деньгах? — Он развел руками. — Не подсчитать. Ни экономический эффект в масштабах страны, ни вознаграждения изобретателю… Это ведь из тех новшеств, которые сейчас поощряются в связи с ускорением технического прогресса…

Машбюро оказалось маленькой комнаткой, в которой стояло два столика с пишущими машинками. Одна из них была закрыта грубо сшитым дерматиновым чехлом неопределенного цвета. За вторым таким же столиком сосредоточенно стучала миловидная женщина, ее Коваль в мыслях сразу окрестил «каштановой». На ней было хорошо сшитое светло-коричневое платье, а голову венчала пышная корона каштановых волос.

Полковник поздоровался, женщина перестала стучать и подняла глаза. Они были блестящие и тоже каштановые.

— Мне нужна Нина Барвинок. Она здесь работает?

Машинистка с любопытством смотрела на Коваля.

— Да, здесь, — женщина кивнула в сторону закрытой машинки. — Но ее сегодня нет.

— Почему? — спросил Коваль.

— Очевидно, заболела, — ответила машинистка. — Она часто болеет. То одно, то другое. Слабенькая. — И тут же глаза ее снова зажглись любопытством: — Вы принесли работу?

— Нет, — сказал Коваль.

— Что-то передать ей?

— Нет, — повторил полковник. — Передавать ничего не нужно. — Он открыл ящик столика Барвинок и, не обнаружив ничего, кроме копирок, понял, что допустил просчет, не забрав у Нины панку, в которой, очевидно, было окончание рукописи Журавля.

И он решил поручить Струцю съездить сегодня в Березняки, домой к машинистке, чтобы проверить, правду ли говорили о тяжелой обстановке в ее семье и, главное, забрать конец работы.

Он думал о том, что материалы Журавля должны быть приобщены к делу, и подыскивал доводы, чтобы, не нарушая закона, возвратить их институту, не задерживать внедрение в производство ценного изобретения.

Коваль заглянул в кабинет Струця, беседовавшего с Ниной Барвинок, когда старший лейтенант дошел до белого каления.

Худенькая миловидная женщина, сидевшая напротив него, в которой Дмитрий Иванович узнал машинистку, на вопросы отвечала грустно краткими «да», «нет» или «не знаю» и покорно соглашалась, когда старший лейтенант указывал ей на противоречия. Она была совсем убита свалившейся бедой, и вызов в милицию стал для нее тяжким испытанием.

— В конце концов, чем вы докажете, что ушли первой и сказали, что чайник скоро закипит и кофе пусть заваривают сами? — уже повышенным тоном спрашивал Струць, когда вошел полковник.

Машинистка пожала плечами, мол, чем я могу доказать?! Увидев Коваля, она еще больше сжалась на стуле и ниже опустила голову.

Дмитрий Иванович уселся в углу, так как кабинетик Струця был тесноват для трех человек. Он укоризненно посмотрел на его хозяина. Кому-кому, а старшему лейтенанту хорошо известно, что бремя доказывания лежит на дознавателе и следователе и этого нельзя требовать от подозреваемой. Но он ничего не сказал, не желая ставить старшего лейтенанта в неловкое положение. Да и взглянув на Струця, полковник понял, что тот сам не рад своей промашке, но не решается ее исправить, чтобы не акцентировать на этом внимание.

— А Журавель или Павленко слышали ваши слова? — уже тише спросил Струць.

— Не знаю, — коротко ответила машинистка.

— Скажите, Нина Васильевна, в котором часу вы ушли в тот вечер из квартиры Журавля? — поинтересовался Коваль. — Имейте в виду, вам не нужно оправдываться и доказывать. Просто обрисуйте нам обстановку того вечера, — добавил он, покосившись на старшего лейтенанта.

Машинистка не скрывала, что в последний вечер Журавля у него в гостях были она и Павленко: кто ушел первым, а кто оставался с хозяином, стало ключевым вопросом дознания, и Коваль, видя, что Струцю это трудно выяснить, решил подойти к решению задачи с другой стороны.