Фридрих Незнанский - Опасное решение

Всплывали в памяти детали бесед с Алексеем, разговоров во время случайных встреч и в Москве, и потом, во время отпуска, на Волге, где, казалось, гостеприимству генерала не было предела. Даже активное участие того в операции по задержанию бандита Саида вспоминалось. Но теперь, в свете новой информации, то, что представлялось логичным и единственно верным, обретало другой, почти зловещий смысл. Надо же быть таким иудой, чтобы любое слово, любое событие использовать в собственных целях! А цели-то сами? Деньги, деньги, наркота, сломанные судьбы людей, горе и беды… И над всем этим – будто зловещая тень, хищный силуэт главного астраханского милиционера. Неужели Евдокия знала об этом и молчала, работая на брата? Да и какой он там брат? Седьмая вода на киселе, одно слово, что родственники… Или генерал использовал женщину втемную, рассчитывая заработать крупные дивиденды от знакомств и связей мужа своей отдаленной сестры? Вот это, наверное, и есть самое верное объяснение. Но Дуся все равно должна ответить честно: было или нет?

Почему-то боялся поставить вопрос в такой плоскости Грязнов. Может, оттого, что и сам понял, что его попытка обзавестись семьей – последняя. Другой больше не будет. Слишком много было уже сделано в жизни ошибок подобного рода, чтобы повторять без конца одно и то же. Да вот и Саня уверяет, что женщина эта – чиста, как ребенок, и обмануть ее, обвести вокруг пальца, такому изощренному преступнику, как Привалов, ничего не стоит. Уверяет Саня, а верится все равно с трудом. Тяжкий труд взвалил на свои плечи Грязнов.

А Дуся еще ни о чем не догадывалась. Она вся жила одним только своим Славушкой. «Славушка то, Славушка это…» – и так без конца. И квартира после добротного евроремонта стала выглядеть, теперь уже и ее усилиями, словно игрушка. Душа буквально только что радовалась, глядя, как большой и яркой, цветастой бабочкой порхает по квартире Дуся, а теперь скорбит. И как трудно объяснить это милой и любимой женщине, которая души не чает в своем муже. Ну, конечно, в муже, в ком же еще?..

И Вячеслав Иванович решил не форсировать события, а тяжелый разговор отложить по крайней мере до ночи. Вот когда Дуся немного успокоится от бесконечных дневных забот, от энергичных перестановок во имя дальнейшего улучшения и без того улучшенного быта, а это может быть лишь ночью и в темноте, вот тогда и выложить перед ней все начистоту. Реакцию уже мог предчувствовать Грязнов и страшился ее, понимая, что психика Дусина может не выдержать, и женщина сорвется со всех тормозов. А тогда – судьба их обоих непредсказуема. Но говорить-то надо, такое не скрыть…

Вот и теперь, разговаривая с Егоркиным, Вячеслав Иванович постоянно думал о том, другом разговоре, который мог закончиться и для Дуси, да и для него самого моральной катастрофой. Ничего не боялся в жизни Грязнов, но сейчас откровенно надеялся на то, что хоть кто-то смог бы подсказать ему, как поступать дальше. К ребятам в «Глорию» поехать, что ли? А какой толк, если они уже все поголовно влюблены в Евдокию? И не завидуют ему, своему начальнику и «боссу», лишь по той причине, что этот брак, если он состоится, останется по большому счету первым и последним в его жизни. Какая тут зависть? Вот и Саня – о том же.

– Так вы можете мне ответить честно, Василий Игнатьевич?

– Я пытаюсь это сделать… Но очень боюсь за Людмилу. С ее непредсказуемостью… А ваш коллега, он что? Имел личный разговор, или это все – ваши домыслы?

– Личный, личный…

Грязнов сдержал ухмылку: одна позиция «в шкафу» чего стоит! Ох, Саня, нельзя его отпускать одного, обязательно набедокурит!..

– Собственно, я не открою секрета, если скажу, что «давил» прокурор, а вот подсказывал ему, несомненно, Привалов. Был эпизод… Меня вызвал к себе Арсен Гаврилович. Ну, «песочил» за то, что следствие затягивается. А тут ему позвонили по мобильному. Не по городскому, а именно по сотовому телефону. Микитов как-то странно поморщился, будто от зубной боли, скривил лицо, но, кинув взгляд на меня, – а я стоял, он даже сесть мне не предложил, – вмиг «исправил» выражение и резко кинул в трубку: «Да понял я, все прекрасно понял, Алексей, не морочь людям головы, они делают свое дело. Я же не лезу в твою епархию… В общем, договорились».

– И вы решили, что звонил Привалов? И почему звонок должен быть связан именно с вашим расследованием? Чем объясните?

– Да вот же сразу разговор и продолжился. Микитов кивнул на трубку и сказал: «Сами видите, Василий Игнатьевич, что тянуть дальше бесполезно. С нас же теперь не слезут. Все обожают указания давать, даже…» Он не назвал звонившего, но имя Алексей у нас в руководстве принадлежит одному Привалову. Вот и делайте свои выводы сами… А я больше ничем помочь не могу.

– Но почему же вы, Василий Игнатьевич, не обратили внимания на акты экспертиз? Почему не допросили в качестве свидетелей жен и соседей жертв? Я и сам слышал, и вот теперь Турецкий подтвердил слова женщин, что они хотели дать показания, а Полозков, милицейский дознаватель, просто отмахивался от них, действуя в соответствии со своими целями? Куда он вообще девался, этот дознаватель? Мы ведь его арестовали, к слову, по указанию того же Привалова.

– Я не знаю. Слышал, что его куда-то перевели. С понижением в должности. А вот акты экспертиз ко мне в руки попали, очевидно, уже отредактированными. Отсюда и несовпадения, о которых вы говорите. Но не я их редактировал, уж поверьте. И вина моя может заключаться в том, что я выполнил прямые указания областного прокурора, иначе меня бы выгнали без всяческих пособий. А у меня, извините, жена не работает и не блещет здоровьем, и дочь получает копейки – из милости. Сами знаете какой! И главное – чьей… – Последние слова Егоркин произнес зло и громко, после чего замолчал. Впрочем, и говорить уже было не о чем.

Но, прощаясь перед уходом, Вячеслав Иванович напомнил Василию Игнатьевичу о том, какая опасность грозит его дочери, а также и о том, что, вполне возможно, если удастся привлечь к делу Калужкина внимание Генеральной прокуратуры, от Егоркина в любом случае потребуют объяснение. Лучше продумать заранее.

Вспоминая не самый содержательный, полный недомолвок разговор с Калужкиным, Турецкий пытался понять, почему тот заговорил о старых своих ульях, которые давно собирался менять? Ну, первое, что приходило на ум, это информация о том, что именно в старых ульях мог спрятать пчеловод какие-то важные документы. Скорее всего, именно те, которые и разыскивала милиция во главе с дознавателем Полозковым. Но, рассказывая о том, какой тщательный обыск производился в доме и хозяйственной пристройке Калужкина, где так ничего и не нашли, Катя Нефедова практически свела к нулю такое предположение. И, тем не менее, старые ульи не давали покоя. Может, у них имелось второе дно? Но как проверить, если и дом, и пристройка, и даже старый сарай, где ничего, кроме дров, по словам той же Кати, не находилось, были опечатаны еще при аресте хозяина? И лиловые печати успели уже выцвести от солнца и ветров. Необходима была помощь самой Кати…