Фридрих Незнанский - Опасное решение

Соскучился. Ирку, что ли, отправить к ней? Самому неизвестно, когда еще удастся навестить привилегированный британский колледж, а дочь не торопится к родителям: новое поколение, родители – все дальше от своих детей, чем прежде. Вот и получается, что радость вроде бы общая, а жизнь у каждого – своя…

Однако надо пробираться домой. Без ноутбука. А там выходить, широко зевая, во двор, на улицу, громко клеймить надоевшую жару и медленно идти к магазину, чтобы купить что-нибудь на обед. И незаметно оглядываться, приветливо здороваясь со встречными станичниками. Не забыть бы еще внимательно осмотреть машину – на предмет обнаружения всяких ненужных «неожиданностей». Ведь команда этим «убивцам» может теперь последовать в любую минуту…

Или он все-таки преувеличивает?.. Может быть, но обезопаситься, тем не менее, нужно…

Привалова встревожила фраза Турецкого о том, что сыщики вместо профессионализма – так надо было понимать – проявили пустое усердие. А что такое усердие в расследованиях, никому объяснять не надо. Другими словами, он намекнул, прозрачно так, что обнаружил те документы, которые тщетно разыскивали остолопы из уголовного розыска. И документы эти… да, конечно, чрезвычайно интересны, только кому? Не желал бы постороннего интереса генерал Привалов.

Большая и детально проработанная докладная строптивого участкового уполномоченного из Ивановской, которую, естественно, немедленно положили на стол Привалову, заставила его крепко задуматься. Дотошный этот майор умудрился копнуть слишком глубоко. Опасно глубоко. Ну, и когда в станице случилось с ним несчастье – со всеми случается, особенно, если ты еще находишься на страже закона, да еще на самом ее острие, – было дано категорическое указание: найти и изъять все, что имело отношение к этому самодеятельному расследованию. И – ничего не нашли! Такое вот «усердие» проявили… А что, правильно этот Турецкий издевается. Но очень неосторожно. Он считает, что его дружба с Грязновым позволяет ему ерничать? Что ж, если «неизвестные личности с Кавказа» так беспокоят его, может быть, это беспокойство и небезосновательно. Важнее другое: нельзя допустить, чтобы Турецкий каким-то образом связался с Грязновым и передал ему ту информацию, которую не смогли отыскать «усердные» остолопы. Вот уж истинно…

Привалов вспоминал, что ему докладывали после обыска в доме во время отсутствия москвича. Ничего там не было, никакой реальной возможности экстренной связи. Костюм эти идиоты, конечно, зря сперли, жадность сгубила, – и сами «засветились», и пьяницу эту, Настасью, подставили, а ведь неплохим была агентом. Ну, теперь-то что делать, только, обратно, пользы уже никакой. Одна компрометация. Жаль, но ничего не поделаешь…

Он взял трубку мобильного телефона и вызвал Скоркину. Показалось странным, что голос у нее был совсем трезвым, неужто излечилась? Или вечером не пила, деньги кончились? Но теперь уже рассуждать было поздно. Нечего ей там делать. За своим объектом не уследила, где был и чем занимался, не докладывала, и вот – печальный результат, если, конечно, Турецкий этот не врет, не лепит туфту.

А, с другой стороны, какой ему резон? Да и «сыскарь», говорили, он – классный, не чета местным. Правильно он их назвал…

Значит, дуру будем убирать, чтоб не мешалась под ногами. Этим – команду. И закрывать вопрос.

– Ты как там? Плохо, что ль? Опять пила? Господи, как ты мне надоела! Ну, чего мычишь?

– Я не мычу, – ответила та.

– Ну, в общем, больше ты там не нужна. Садись в автобус и кати в Астрахань. Что надо, доделают без тебя, понятно?

– Понятно, Алексей Кир…

– Цыц! Не называть! Исполняй. И чтоб сегодня к вечеру была в управлении, доложишь о проделанной работе и… возможно, получишь новое задание.

«Хрен ты у меня чего получишь! – мысленно выругался Привалов. – Хватит благодеяний! Иди, досиживай свое…»

Вторая команда последовала по другому номеру. Там всего-то и надо было дать «добро». Но исполнять не публично, а, желательно, ночью, чтоб полностью уже, с концами. Последовал только один вопрос: какой вариант, первый или второй. Они все-таки отличались один от другого. Привалов подумал, поморщился в сомнениях, а потом, мысленно махнув рукой, утвердил второй. Бог с ними. Сейчас всем будет не до этого, зато – верняк…

С отпуском, на который он рассчитывал, придется теперь подождать. Преждевременная проверка – это очень скверный сигнал. Скрывал от себя генерал этот вывод, но от этого дело не менялось. Он собирался соединить приятное с полезным: махнуть на пару неделек за кордон, как говорил по старой памяти, да не в одиночестве, а вместе с Людкой, стервочкой этой обаятельной. Ох, до чего ж хороша девка! Огонь! Но – упрямая, неуступчивая, а теперь еще и развязная какая-то. Особенно в последний раз, – никак не мог выбросить из головы Привалов, как она грубо выставила его за порог. А ведь такое славное настроение было! Так на любовь тянуло! Ну, ничего, отольется ей, куда денется? Покрутится еще, покажет, на что способна…

Размечтался… Делом надо заниматься. А вечерком заехать к ней и без всяких разговоров-уговоров выдать все, что накопилось и в душе, и в теле. И больше никаких отговорок! Никаких головных болей! Все устают, всем жарко! В конце концов, мужик он или нет? Вот так! Хочешь жить барыней – заслужи, а как же? А то – вон он, Арсенчик твой, у него барынькой, уж во всяком случае, ты никогда не станешь, а он давно ждет своей очереди. И никуда ты от него не денешься, если я тебя кину! Это – в лучшем случае! А то вообще останетесь куковать со своим папашей малахольным!.. Это чтоб у тебя, красавица ты моя, головка остыла да самомнения маленько поубавилось…

Ну, ладно, решил Привалов, пока вроде правильно, ближайшее время покажет. Да и Славка, по всему было видно, ни о чем не догадывается. Видать, этот Турецкий не такой уж и умный. Ну, теперь-то уж точно, это – его личное дело…

Александр Борисович аккуратно проверил «секретку», оставленную Филей: все оставалось на месте, нетронутым. Это – хорошо, уходя позже, он поставит ее на прежнее место, почти у порога. Не оборвав ее, нельзя открыть дверь. А ту, что выходит с веранды в сад, где тоже возможно проникновение, нельзя открыть, не разбив стекла. И окна заперты. Значит, бандитам останется только один путь – правда, самый легкий, с помощью обычной отмычки. Не любили здесь, в станице, запирать двери, уходя из дома, на сложные замки, – долгое время воров не знали. Пока власть не начала кампанию по борьбе с наркоманией. Вот тут они и появились, и лезли повсюду, и перли все, что плохо лежало.

Пройдя в дом, Турецкий огляделся и еще раз проверил окна изнутри. Одно из них, то, которое приготовил для себя Филипп, открывалось легко и беззвучно. Александр Борисович открыл-закрыл его, подумал и запер в сенях входную дверь, накинув на петлю толстый крюк и лишив тем самым любого нежданного посетителя возможности вообще пройти через нее. А сам, открыв окно, легко выбрался наружу – прямо в гущу кустарника – и закрыл за собой окно.