Хокан Нессер - Человек без собаки

Никакой реакции.

Ну как можно быть таким дураком — любому ясно, что в половине первого дня в субботу три четверти населения страны занимается шопингом.

Он вышел на улицу.

План «Б». Съесть ланч и сделать еще одну попытку.

А если и план «Б» не пройдет, тогда придется перейти к плану «В», то есть вопреки первоначальному намерению позвонить по телефону. У него были и домашний, и служебный телефоны Якоба Вильниуса, не считая его мобильника и мобильника его жены.

Но это план «В». Безусловно, лучше всего было бы встретиться с Якобом Вильниусом с глазу на глаз, без предупреждения. Задать вопросы и посмотреть на реакцию, не давая ему возможности подготовиться.

Да, это было бы лучше всего. У телефона есть много преимуществ, но и не меньше недостатков. Прежде всего, ты не видишь собеседника. Большинство разговоров, которые он вел по телефону, были несколько иного характера, чем предстоящая беседа с Якобом Вильниусом. Он возлагал на этот разговор большие ожидания. Даже надежды.

Он сосредоточенно кивнул сам себе и пошел по направлению к маленькой площади, где по всем нормам градостроительства должно было найтись кафе или ресторан.

Так оно и оказалось. Квартальный ресторан назывался «Красный фонарь». Ближайший час он провел в компании отварной свеклы, поджарки с луком и бутылки безалкогольного пива. За этим набором последовали кофе и клейкий бисквит. Позвонила Эва, спросила, как дела, на что он ответил философски-уклончиво: это вопрос времени.

Без пяти два он позвонил в дверь дома на Муссеронвеген, 5 второй раз, а когда нажал на звонок в третий раз, была уже половина четвертого. Стало совсем темно, пошел мелкий, но хлесткий дождь.

Чем я, собственно, занимаюсь? — спросил себя разочарованный инспектор Гуннар Барбаротти, возвращаясь на станцию метро. И почему у меня нет зонтика?

Через сорок пять минут он добрался до своего номера в отеле «Терминус» и приступил к выполнению плана «В».

— Ну и ну, — сказала Эва Бакман. — Неужели все так скверно?

Он посмотрел на часы — половина восьмого вечера. На брюках красовались два больших багровых пятна от свеклы. Единственный результат его трудов.

— Да, — ответил он и уселся поглубже в кресло. — Все так скверно.

— У тебя голос уставший.

— Это, наверное, потому, что я устал.

— Все бывает. Они, наверное, где-нибудь на яхте.

— В декабре? У тебя все в порядке с мозгами?

— Наверное, нет. Я, можно сказать, стараюсь утешить любимого коллегу, а он отвечает черной неблагодарностью… Ладно, займемся нашими друзьями, когда они появятся. В конце концов, в законе нет такого параграфа, что все обязаны сидеть дома и дожидаться твоих звонков.

— Да, я что-то об этом слышал… Но люди обычно заводят мобильники, чтобы ими пользоваться. Звонить и отвечать на звонки.

— А ты сообщение оставил?

— Нет, конечно. Не хочу давать фору.

— Ты говоришь таким тоном, словно уверен, что он в чем-то замешан.

— Разве?

— Определенно.

— Может быть… я не уверен, что он в чем-то замешан, но я совершенно уверен, что мне необходимо с ним поговорить, и как можно быстрее. Хотя… уже год прошел, и вдруг такая спешка…

— Именно это я и пытаюсь тебе втолковать, — засмеялась Эва. — Утихомирься! Спустись в ресторан, выпей пива, или позвони этой своей Марии, или займись чем-нибудь…

— Марианн.

— Что?

— Ее зовут Марианн.

— Позвони Марианн, поговори с ней о любви и наплюй на этого сомнительного продюсера. Он не стоит твоего внимания. Продолжим в понедельник, когда вернешься.

Гуннар Барбаротти тяжко вздохнул:

— Утешать ты мастер… тебе это известно, госпожа Бакман?

— И муж так говорит. В моменты просветления. Целую, желаю расслабиться.

Нет, ни один злодей и убийца не заставит меня выйти из дому в такую погоду. Он подошел к окну. По-прежнему шел дождь, ветви деревьев нагибались под ветром. Редкие прохожие выглядели так же, как рыбки в аквариуме, если его вынести на улицу в непогоду. Поодаль светилась башня ратуши, у вокзала бесконечно вспыхивали и гасли тормозные огни автомобилей. Он чувствовал недовольство чисто физически, как отвратительный вкус во рту после приступа изжоги.

Что я себе вообразил? И вообще, что я здесь делаю?

Какая удача, что я не попросил подкрепления у стокгольмских полицейских! Они бы поумирали со смеху.

Никуда не пойду, решил он. Взял с минималистского ночного столика каталог, нашел номер и позвонил в лобби — заказал бутылку темного пива и салат с гренками, яйцами и пармезаном.

Он успел посмотреть новости и две третьих старого американского боевика, как зазвонил телефон.

Марианн, решил он, выключил телевизор и с надеждой нажал кнопку.

Но это была не Марианн.

Это был Лейф Грундт.

Она погасила свет и закрыла глаза.

Двойная тьма. Как раз то, что мне нужно. Как раз то, что я заслуживаю.

Незнакомая комната показалась ей надежным, безопасным коконом, материнской утробой, недоступной внешнему миру. Спасительный приют.

Она прислушалась — ни звука. Только тихий шелест вентиляции и — еще тише — дыхание Кельвина.

Мой бедный спящий ребенок. Она провела рукой по животу и изменила формулу.

Мои бедные спящие дети.

Что с вами будет?

И что будет со мной? Впрочем, это не так уж важно; здесь, в анонимном номере анонимного отеля, ей вдруг стало ясно, что речь идет не о ней. Речь идет о них. О Кельвине и о втором, еще не рожденном. Она должна любой ценой обеспечить их безопасность. Они ни в чем не повинны.

Обеспечить безопасность? Какая безопасность? Что за бредовые мысли… Они ни в чем не повинны? Пожалуй, да. Она должна защищать невинных, и это главное. Иначе не стоит жить. Только это и удерживает ее в жизни. Другого смысла нет, и если бы не они, ей совершенно все равно, что станет с ней самой.

Но как это выдержать? Как выдержать жизнь? Боже милостивый, подскажи, как мне выдержать жизнь…

И уже в который раз она пожалела, что нельзя взять и покончить со всем разом. Повернуть выключатель. Может, это и есть самый счастливый конец, даже и для невинных. Бездна.

Она зажмурилась, прислушалась к мирному посапыванию Кельвина. Если запланирован конец мира, путь он настанет сейчас…

Но конец не настал. Она открыла глаза. Маленькие красные цифры на телевизоре на долю секунды погасли, и на их месте выскочили четыре новых, причем одинаковых. Было 23.59, стало 00.00. Полночь. Будет ли еще одна полночь в ее жизни?

Может быть, и нет.

И все равно она в этом номере. Она как-то сумела сюда добраться, значит, она на что-то еще способна. Она здесь и сейчас. Это показалось ей совершенно непостижимым. Она лежит здесь, в призрачной утробе ночи, и что-то еще может сделать. Разве не так?