Фридрих Незнанский - Платиновая карта

— Че за точка? — не отрываясь от еды, спросил Рябчук.

— Да на мешочников заезжие наехали. Чисто на лоховского играют.

— И че?

— Да ниче. Надо чисто показаться. Покрутиться там, то-се. Типа мы при деле.

— А-а. — Рябчук взял салфетку и вытер жирный рот. — А когда?

— Завтра или послезавтра. Но только на весь день.

Рябчук нахмурил рыжеватые брови и что-то прикинул в уме. Затем с видимым сожалением покачал головой:

— Не, не могу.

— А че такое?

Рябчук замялся.

— Да я тут при деле…

— Че, все время? — удивился Сидоренко.

Рябчук кивнул:

— Ну. Вот только пожрать и вырываюсь. Все время приходится там торчать.

— А где?

— Да в одном месте, — нехотя ответил Рябчук. Сидоренко ухмыльнулся:

— Че, секрет, что ли?

— Да нет. Так… просто.

— Ну ты, Миня, Штирлиц. — Сидоренко покачал головой и насмешливо добавил: — Прямо Мата Хари.

— Ты за базаром следи, — машинально заметил Рябчук.

— Да ладно тебе. — Сидоренко повернулся и щелкнул пальцами официанту. — Дай нам графинчик и че-нибудь зажевать, — сказал он, когда официант подошел.

— Горячее или холодное? — вежливо осведомился официант.

— И горячее, и холодное, — сказал Сидоренко. Официант кивнул и удалился.

— Мне вообще-то пора, — сказал Рябчук. Сидоренко наморщил длинный нос и небрежно махнул тощей рукой:

— Да ладно тебе, Мишаня. Дернешь полтинничек и пойдешь. Чисто за встречу.

— Ну если только за встречу, — неуверенно пробасил Рябчук.

Сидоренко внимательно вгляделся в бывшего приятеля. Михаил Рябчук был на год его моложе, но выглядел как здоровый, заматеревший мужик. Толстая шея, небритые щеки, коротко стриженные волосы. Глаза маленькие и жестоко прищуренные, а в них — явное недовольство. Но недовольство не сиюминутное, а застарелое и тщательно скрываемое. Тому, кто общается с Рябчуком ежедневно, это недовольство, пожалуй, даже и незаметно.

— Как оно вообще? — спросил Сидоренко после первой рюмки, пытаясь прощупать почву.

— Да нормально, — пожал плечами Рябчук. — То черно, то бело.

В былые годы на вопрос «как поживаешь?» Рябчук с неизменным оптимизмом отвечал «лучше всех!».

«Видать, и впрямь что-то тяжелое и невысказанное лежит у него на душе, раз он заговорил о черных полосах», — решил Сидоренко.

Он снова разлил водку по рюмкам.

— Ну давай, Миня! Чтобы никто при нас не врубал босса и мы были свободными людьми!

— Давай, — кивнул Рябчук. — Дельный тост. — Его маленькие глазки при этом тоскливо блеснули.

«Ага, в цель», — понял Сидоренко.

— А че, Миня, — начал он небрежным тоном, — правду говорят, что вы с Олежей Марковым все еще под Десантником?

Вилка дрогнула в толстых пальцах Рябчука. Он свирепо посмотрел на Сидоренко.

— Не знаю, как Олежа, — прорычал он, — а я лично никогда ни под кем не ходил.

Сидоренко пожал плечами:

— Да я просто так спросил. Ты сам только что говорил, что не можешь вырваться. Я и подумал, что ты под Десантником. Он не любит, когда не выполняют его приказов.

— Это он пусть бабе своей приказывает, — угрюмо отозвался Рябчук. — А я делаю что хочу, понял?

— Понял, — кивнул Сидоренко. — Давай за это и вмажем.

Они снова выпили.

— Че-то мало, — сказал Сидоренко, заедая водку квашеной капустой. — Давай еще по одной — вдогонку, а?

— Давай, — согласился Рябчук.

И они выпили еще по одной. Сидоренко наливал водку щедро, до самых краев. Он по опыту знал, что Рябчук, несмотря на мощную комплекцию, спиртное переносит плохо и «сгорит» гораздо раньше его. На это Сидоренко и рассчитывал.

И не прогадал. Еще через несколько тостов Рябчук действительно «сгорел». Язык его развязался. Подталкиваемый небрежными и как бы не относящимися к делу вопросами Сидоренко, он рассказал всю подноготную своего «большого дела».

Сидоренко слушал внимательно, Как священник пли психотерапевт. Когда нужно, поддакивал, когда нужно — издавал восхищенные возгласы, а когда нужно — хмурил брови и сочувственно качал головой.

— Мы бы, может, под эту шнягу и не подписывались, разглагольствовал Рябчук. — Но Десантник сказал, что на этом терпиле можно хорошо заработать. Там и делать-то особо ничего не надо было. Просто взять его у шлагбаума, пересадить в нашу тачку и увезти на дачу. Не, ну, конечно, сначала-то попахать пришлось. Мы этого терпилу целую неделю выслеживали. План разрабатывали. Только после этого взяли.

— М-да… — понимающе протянул Сидоренко. — А че сразу-то не замочили? Охота было возиться?

— Да я бы замочил, но Десантник запретил. Он и сам не со своего голоса поет. Ему какой-то хрен все расписал — чего, как и куда.

— Че за хрен?

Рябчук пожал крутыми плечами:

— Да я сам не знаю. Знаю только, что он из ментовки. Десантник ему давно отстегивает.

— И не жалко?

— А че — жалко? Зато всегда в курсе. Если где какой шмон или рейд — мы ни при делах. У Десантника все схвачено. И тут, и в Москве.

— Это дело, — одобрил Сидоренко. — Главное, чтобы терпила ваш не закрылся раньше времени. Кормите его хоть?

— А то. Олежа по три раза в день ему кашу в пасть пихает. Я-то сам не могу, меня от этого блевать тянет. А Олежа ничего, терпеливый.

Рябчук громко икнул.

— Ну че, еще по одной? — спросил он заплетающимся языком.

— Давай, — кивнул Сидоренко и взялся за графин.

Подошел официант, поставил на стол еще одну порцию горячего, пожелал приятного аппетита и ушел.

— Холуй, — сказал ему вслед Рябчук, затем поднял рюмку. — За свободу! — торжественно провозгласил он и, выдохнув через плечо, опрокинул рюмку с водкой себе в рот.

В последующие полчаса Сидоренко узнал, что держат «терпилу» на заброшенной даче. Со здоровьем у него все в порядке. Его не бьют, не пытают, только не снимают повязку с глаз.

— Это все хорошо, — согласился Сидоренко. — Но как насчет выкупа?

Рябчук осоловело на него посмотрел.

— А ч-че выкуп? — пробасил он, уже еле ворочая языком. — Десантник сказал, что выкуп со… собирают. Это ж большие миллионы! Их надо долго собирать.

— А когда соберут? Вы че, отдадите им вашего терпилу?

Рябчук подумал и покачал круглой башкой:

— Не, не думаю. Скорей всего, закроем.

«Вряд ли Грязнов этому обрадуется», — подумал Сидоренко.

— Ч-че ты скалишься? — внезапно поугрюмел Рябчук. — Че, думаешь, самый умный? — Он поднял руку и погрозил Сидоренко пальцем. — Я тебя давно раскусил, доцент… Ты че, хочешь под наше дело подписаться? Чтобы все наши денежки… того… фьюить? — Рябчук махнул рукой, изображая это самое «фьюить».

— Да сдалось мне ваше дело, — пренебрежительно отозвался Сидоренко. — Что я, сам себе враг, чтобы с Десантником связываться? Он, если понадобится, своих попишет и не поморщится. Я не самоубийца.