Георгий Лосьев - Вексельное право

А ночью некоторые пуритане мчались на темные садовые скамеечки, где уже поджидали «Олечки»…

Характерной особенностью «Олечек» была ненависть к комсомолу: истинному мещанству истинная революционность духа – что путы коню. Не любят «Олечки» комсомол. Даже нынешние, современные «Олечки». А это племя – живучее.

Вот и та, что сидела предо мной, услышав в числе вопросов обязательной протокольной преамбулы:

– Партийность? Состоите членом комсомола? – Вспыхнула даже, и в глазах замелькали злые зайчики:

– Чего ради? Нет! Мне и одной не скучно!..

Я приступил к допросу.

– …Дружили мы с покойником еще маленькими, но когда Андреев с фронта вернулся, кончилась наша дружба. А тут еще история с этим беспризорником…

– Каким беспризорником?

– Да был такой случай… Мы живем в своем доме, папа мой человек в квартале известный – ответработник: он заведующий складом с материальной ответственностью. Его все знают, и жители первыми кланяются… ну папа… словом, он на дружбу нашу смотрел косо и только, когда Володя на работу судебным исполнителем устроился, подобрел… Андреев в прошлом году чаще стал к нам наведываться. Ну и мама не была против… И мне думалось, что у него эта комсомольская блажь кончилась – не то время, чтобы саблей махать и орать «бей буржуазию, товарищи, ура!»

– А он что, кричал?

– Пел свои комсомольские песни… а папе и маме не нравилось…

– Что ж плохого?

– Да, как вам сказать?.. Плохого ничего, конечно, нет, но и хорошего мало… не солидно. Все это, знаете, сейчас – мальчишество! Совсем не солидно. Революция кончилась, война тоже, и никому эти песни о Буденном и Ворошилове не нужны… Делом надо заниматься, а не песнями… Ну вот, когда Володя поступил на такую ответственную работу, родители мои подобрели к нему, и мне он стал опять вроде ближе, но тут сам все испортил…

– Как же?..

– Да вот так: приводит однажды Андреев в дом к нам беспризорника. Рваный, грязный беспризорник, а глаза так и бегают по сторонам: где б что украсть!.. Андреев говорит: мол, моя мать в больнице – она прихворала тогда, – покормите его, он голодный… Понимаете, товарищ: ровно в столовку пришел, а не в порядочный семейный дом!.. Папа – он дома был, обедал – очень возмутился. Как гаркнет:

– Прошу вас убраться вон и в мой дом больше не приходить!

После этого мы с Володькой встречались редко, а скоро и совсем разошлись…

– «Как в море корабли»?..

– Вот именно, – Олечка мило улыбнулась и кокетливо поправила челочку на узеньком лобике.

– А с беспризорником? – заинтересовался я.

– Одел Володька своего подзаборника, обул, пристроил на «Трудзавод», а ведь – безработица. Сколько он денег и времени на эту шантрапу убил – не приведи бог! Я еще, малое время, ходила к Андреевым на квартиру, чулки и белье относила – мать Володькина штопкой и стиркой занималась… Он даже мать свою не мог путем обеспечить… Так вот: беспризорник жил у Андреевых… Пакостливый такой мальчишка, блудливый: от горшка – два вершка, а с меня глаз не сводит. Уж я смеялась, смеялась…

– Чем же кончилась история с беспризорником? Вы не помните его фамилию?..

– Какие у них фамилии!.. Сегодня «Иванов», завтра «Семенов», послезавтра «Петров»… Помню, что звали не то Колькой, не то Борькой… А кончилось как положено: беспризорник на заводе заворовался, сбежал, а Володька уплатил за него денежки… Ну, тут появилась эта фря, и мы разошлись окончательно…

– Какая «фря»?

– А Сонька Кружилина…

– Какая Кружилина, где живет, кто родители?

– Да вы знаете – кто Кружилина не знает? Ну, этот охотник знаменитый, о котором афишки расклеивают… «Судья!» Придумают же!..

Да, я знал Евгения Александровича Кружилина. И верно – кто из городских охотников (а их в городе едва набиралось две сотни) не знал Евгения Александровича, постоянного и бессменного судью всех охотничьих соревнований, полевых выводок, собачьих выставок и голубиного стенда.

По стране шел нэп.

До того придавленный к земле винтовочным прикладом военного коммунизма частник выполз из своей норы, отряхнулся и ринулся вперед…

Между людьми того времени легла невидимая, но непроходимая грань.

По одну сторону жизни стояли МЫ .

По другую – ОНИ .

ОНИ открывали бакалейные лавочки и магазины, ходили в щегольских «тройках» и шляпах-канотье, щелкали крышками золотых часов, насвистывали «Ойру» и ржали над антисоветскими анекдотами.

МЫ на своих собраниях пели грозные слова «Интернационала».

На главной улице города ОНИ открыли шикарный ресторан и украсили его цветастой вывеской с ворованным словом «Россия».

МЫ заставили их снять эту вывеску – Россия была нашей. ОНИ владели только базарами, а хозяином государства были МЫ .

Так, впервые за всю тысячелетнюю историю общественных отношений, капитал и власть не породнились, а лишь сосуществовали. Где-то между двух лагерей проходила орбита жизни Кружилина. Было ему в ту пору за пятьдесят. Симпатичный, высокий и худощавый, моложавый еще человек с живыми, чуть насмешливыми глазами и с полусвободной профессией: в течение многих лет он работал единственным в городе агентом по страхованию домовладений.

Эта профессия создала Кружилину среди горожан широкую известность.

Но особой популярностью, влиянием и значением действительно пользовался страховой агент Кружилин среди городских охотников, снискав себе прочную славу непревзойденного знатока охотничьего дела.

Какими путями он достиг этой славы, я не знаю: стезя гражданской войны привела меня в городок поздно, когда Кружилин был уже в зените охотничьей известности.

И тем не менее, трудно сказать: был ли Кружилин охотником в узком значении этого слова.

Слово «охотник» – неотделимо от понятий: «лес», «луг», «река», «озеро», а между тем получалось так, что никто из охотничьей братии никогда не встречался с Кружилиным вне города. Никто не мог и залучить его в компанию.

На все приглашения Евгений Александрович отвечал вежливым, но стойким отказом.

– Спасибо, спасибо, дорогуша, что вспомнили старика!.. Но – не могу! Решительно не могу!.. Хлеб насущный добывать надо – меня ведь ноги кормят, а ноги-то, роднуля, как раз и не того стали. Ревматизм замучил. Боюсь, что скоро с батожком пойду. Какая уж тут охота! Был конь, да изъездился… Завидую вам. Что ж, как говорится: «ни пуха, ни пера»!.. Передайте мои лучшие пожелания всем участникам.

Нет, охотником в узком смысле этого слова, то есть добытчиком дичи, которой вокруг города водилось уйма, Евгений Александрович не был.

Но, странным образом, охотничье дело действительно знал в совершенстве. Дотошно знал – во всем его многообразии и тонкостях, не охотнику – недоступных.