Джерри Сайкс - Лондон. Темная сторона (сборник)

Полицейские вроде меня заслуживают любых приработков, какие мы только в состоянии добыть, при условии, что это не ущемляет прав законопослушных граждан. Нарушение правил идет рука об руку с защитой закона; придерживайся я всех формальностей, руки у меня были бы связаны бюрократической волокитой. С подонками и шлюхами считаться нечего, думается мне, как и с «розовыми» [5] Умеренные либералы. , блеющими о полицейском произволе. В нормальном обществе преступники не должны иметь никаких прав, тогда и полиции не придется нарушать закон, чтобы защитить порядочных людей.

(Barry Adamson

Maida Hell)

Барри Адамсон (www.barryadamson.com) родился и вырос в Мосс-сайд, Манчестер, а потом переехал в Вест-сайд, Лондон, где написал и спродюсировал шесть собственных музыкальных альбомов, включая «Убийство души», который выдвигался на музыкальную премию Меркьюри. Адамсон также сочинил музыку к нескольким кинофильмам, телепрограммам и рекламным роликам. В настоящее время пишет рассказы и сценарии.

Место действия — Майда-Хилл

С высоты над воем сирен взгляд у меня всегда непреклонный, хмурый и таинственный. Я склонен верить, что внизу лежит грубый и отвратительный мир. Cправа от меня — полицейский участок Хэрроу-роуд, слева — католический храм Лурдской Божьей Матери и Святого Винсента де Пол.

Преступление и очищение въелись тут в каждый набор из мяса и костяшек, обремененный душонкой. В миг поворота я ловлю свое отражение в захватанном стекле. Я одновременно черен как ночь и при этом бел как саван. О, моя доля!

Я склоняю голову и преклоняю колено. Оно слегка дрожит. Запах жареной пищи обостряет во мне чувство голода сильнее, чем остальные реалии, напоминающие о явном недостатке материального благополучия. Внизу простерлась Хэрроу-роуд, вместе с Ноттинг-Хилл и Майда-Вэйл ограничивающая район, известный немногим как Майда-Хилл. Возвышенность Майда. А для многих и многих этот район — истинная Преисподняя. Майда-Преисподняя.

Если ручка, то она не иначе как сломана. Писавший стиснул ее, и пальцы тут же запачкала немыслимая, неудаляемая жидкость, навеки пометив его, словно виновного в чем-то. Если книга, то ее непременно украдут. Затолкают в темный переулок, обхватят горло пальцами. Стоны и вздохи жертвы — последнее, что подтверждает факт ее существования; потом ее протащат по раскаленным углям и окончательно лишат жизни. Поглотят. Пережуют. Изрыгнут. Растопчут. Майда-Преисподняя.

Украдкой подглядываю по сторонам. Красные, белые, синие кровеносные сосуды с трудом прокладывают путь по затененному серому путепроводу, который известен нам как Путь Ужасов — Хэрроу-роуд. Автобус номер 18 с видом неоспоримого превосходства ползет по всей его длине, будто безобразный толстый ленточный червь. Его красное, сияющее шестидесятифутовое тело разбухло от потных паразитов. Этот Дипилидиум канинум [6] Тыквовидный цепень. ползет настолько далеко на запад, насколько можно представить. Он непременно застрянет на Мертвой Миле Херлсдена [7] Пригород Лондона. , где, словно при встрече со старым другом, вам предстоит все глядеть и глядеть на одни и те же картины вдоль дороги. И, кажется, вы проведете целую вечность на заднем сиденье рядом с какими-то неприятными, дурно воспитанными личностями, пока выбранное вами средство передвижения будет пробираться через Не-Пойми-Что и наконец остановится в Сэдбери, гораздо дальше к западу, чем можно себе вообразить.

Или есть еще путь на северо-восток через Боллардз-Конкрит-Айленд, который торжественно именуют Паддингтон-Безин. По моему мнению, это место не хуже любого другого, чтобы извергнуть там содержимое отравленного желудка. Головка ленточного червя, именуемая также сколекс, скользит к Мерилбоун-роуд; ее путь обрывается у Юстонского вокзала. Жизненный цикл завершен, пассажиры могут выйти и разнести дух преисподней по стране. Именно это я намерен сделать, когда все закончится.

Менее чем в сотне ярдов от места, где я стою, ссутулившись, Грейт-Уэстерн-роуд вливается в ленивую Хэрроу-роуд, и они становятся Элджин-авеню. В этом секторе также заканчиваются Фернхед-роуд и Уолтертон-роуд, создавая своего рода психопустыню. В моем представлении, у этой территориальной единицы пять углов, вместо традиционных четырех. Официальные топографические карты XIX века свидетельствуют через века, что Уолтертон и Фернхед появились много поздней. Существование этих пяти углов наверняка будет доказано, и в наше сознание войдет суровая область ПРОМЕЖУТОЧНОГО ПРОСТРАНСТВА. Я отведу вас туда.

На одном углу банк. Он всегда полон; девушек-кассиров немного, и почти все они только что сделали покупки в Соммерфилде и расхватали весь товар по сниженным ценам, срок реализации которого вот-вот выйдет. За стенами банка они частенько флиртуют с местными жителями, на которых мигом ранее не считали нужным даже взглянуть. Не целуй ее, она кассир. Потом они лениво бредут обратно в набитую до отказа сокровищницу, где какой-нибудь тип вопит на весь зал: ВЫ МЕНЯ ЗНАЕТЕ! ЧЕРТ ВОЗЬМИ! КУДА ОН ДЕЛСЯ? Беззубый желтоглазый субъект с грязными пятнами на пальто начинает рыдать и удаляется, посрамленный.

— Пьянчуга. Дженнифер, появишься у меня?

Потом кассирша будет увиливать от работы, чтобы есть, сплетничать и грезить о новом бизнес-менеджере Клайве, двадцати двух лет. Он малость смахивает на Рональдо, но не так искусен. Он разделит мои губы в первый раз, и в третий, и вплывет во второй. Он взглянет в меня. Сквозь меня. Крем течет из булочки, которую она уписывает за обе щеки, и шлепнется на ее юбку. Она тут же вытрет юбку ладонью. А мы, остальные? Мы просто теряем еще один день, молча упражняясь в искусстве стояния в очереди; мы оплакиваем свою самоуверенность, хотя мы вовсе не родились с нею.

На другом углу магазин мобильных телефонов.

— Мобильный телефон не желаете?

Тощая девчушка в облегающем свитерке протягивает прохожим рекламные листовки, никто не берет их, если не считать какого-то подозрительного типа. Тип некоторое время держится в сторонке, а потом чешет промежность и приближается к девушке с сальной улыбкой.

— О, это новый «Эриксон», угадал?

— Да. Пожалуйста. Возьмите. Мой босс…

— Он ведь плоский, не так ли?

— Пожалуйста, возьмите.

— Угу. Кнопочки на нем тугие, можно всю ночь играться. Кто ты, милочка? Полька? Латышка?

— Пожалуйста, я не…

Он вперяет в нее взгляд убийцы.

— Помяни мои слова, милочка. Ты ерундой занимаешься. И всю жизнь будешь заниматься. Ясно?

Он удерживает ее взгляд, прежде чем отстраниться, а там и отойти. Ощущая себя выставленной напоказ безжалостным светом солнца, она запахивает свое пальто, бормочет некий символ веры, думая одновременно о матери и друзьях, которых оставила, и возвращается к своей работе: