Валерий Повалихин - Умягчение злых сердец

— Лучшее — завязать знакомство с Кортуновым, — после короткого молчания продолжал Зайченко. — Каким образом?

— Кротунов тщеславен, представляется при знакомстве не иначе как «фотохудожник». Не скрывает цели стать богатым. Можно сыграть на этом, — сказал Пушных.

— Можно, — согласился Зайченко. — Но как? Виктор Петрович, ты садись. А вы, майор, лейтенант, здесь не для кворума. Высказывайте свои соображения.

— То, что снимает на улице, делает его доступным для знакомства, — сказал Шатохин.

— В определенной мере — да. А если многоуважаемый индивидуал Игорь Иннокентьевич сфотографирует, запишет координаты, возьмет деньги — и прощайте? Снова приходить сниматься?

— Всего не предусмотришь, — сказал Шатохин. — На месте по ситуации лучше действовать.

— Это не разговор, — не согласился Зайченко. — Кто гарантирует, что автомат не у Кортунова? Тогда выйдет непродуманное импровизированное знакомство с вооруженным преступником. А за ним еще двое.

— Вообще нужно четко определиться, как, в каком качестве прийти к Кортунову, — сказал Пушных. — Как я понимаю его, человек он деловой, и ему интересны люди деловые. Из этого нужно исходить…

Секретарша вошла, положила на стол перед Пушных пакет с фотографиями, поверх — слайды в коробочке.

Пушных в разговоре забыл о снимках, теперь, взглянув на часы, похвалил про себя Белецкого: «Молодец, Саша, уложился в тридцать минут».

Он вынул из пакета фотографии, разложил на три стопки, брал из одной, разглядывал и передавал Зайченко. Замначальника управления — Шатохину. Фотографии — переснятые иконы — заходили по рукам. На некоторых письмо еле проступало сквозь черноту, на иных рисунок был чистый, светящийся, фон золотился.

— Нужно пометить, какие чьи, названия написать, — сказал Пушных.

— Сделаем. На рамочках слайдов указано… — Лейтенант Хромов, не выпуская из рук очередную, переданную ему фотографию, живо взглянул на Пушных: — Кортунов сидел за изготовление и сбыт порнографии?

— Да.

— Значит, если и не фотохудожник, то прилично снимает? За халтуру мало кто согласится платить.

Никто из присутствующих пока не понимал, к чему клонит Хромов, уточняя известное.

— Виктор Петрович говорит, что Кортунову интересны деловые люди, — продолжал лейтенант: — Значит, нужно подойти к нему с делом. Как к фотомастеру…

В нескольких фразах Хромов объяснил, что он конкретно предлагает.

— А хорошо, лейтенант, — одобрил заместитель начальника крайунравления. — Подумать еще нужно, кое-что изменить, но в целом согласен. Как, товарищи?

У Пушных и у Шатохина тоже не было возражений по существу.

— Добро, — полковник Зайченко поднялся. — Все свободны. В шестнадцать соберемся здесь еще раз. Европейский вариант вчерне обговорили, теперь — сибирский^.

В древней Твери было пасмурно, прохладно. Августовское солнце временами ненадолго озаряло город, неспокойную, продутую ветром воду Волги и вновь зарывалось в темно-серые облака. Без дела редко кто выходил, на улицах малолюдно. Нечего было и мечтать, чтобы кому-то из фотографов-индивидуалов взбрело в голову поджидать по такой погоде желающих сняться на память около достопримечательностей.

Дождь прекращал моросить, и Шатохин покидал гостиничный номер. Отлучался недалеко и ненадолго. По уцелевшему уголку старого города брел мимо дома-музея писателя и местного вице-губернатора Салтыкова-Щедрина, заходил в антикварный магазин, потом в кафе «Аквариум» с видеосалоном и возвращался в свою 268-ю комнату.

Одиночество не тяготило, но куда веселее было бы коротать дни вдвоем. А предполагалось, что вылетят вместе с Хромовым, билеты были уже заказаны. Однако замначальника Управления отменил командировку лейтенанта: Калинин Калинином, туда обязательно нужно, однако и на месте дела есть. Крайцентровские связи грабителей нужно выявлять, должны они быть, о вахтовике-железно-дорожнике Бороносине забывать нельзя.

Ненастье, а с ним и вынужденное ничегонеделанье длилось три дня, а на четвертый погода, наконец, установилась. С утра в жарких лучах подсыхал асфальт, ветерок обдувал влагу с листьев. Шатохин был доволен и в то же время немножко нервничал. Кортунов находился в городе, регулярно в первой половине дня на два-три часа наведывался на фабрику, ночевать приходил в свой флигелек, однако первое погожее утро — субботнее, и кто знает его планы. Вдруг да надумает съездить в Торжок или Вышний Волочек, к сестре или к родителям. Не должен никуда уехать. Патент отрабатывать должен, место свое оберегать от соперников.

Шатохин не спешил. К открытию спустился в ресторан позавтракать, вернулся в номер. Сидел в кресле перед включенным телевизором, поглядывал на часы, на телефон.

Звонок раздался за полдень. Лейтенант-оперативник Изотов, один из двух калининских сотрудников милиции, с кем Шатохин, приехав, встречался и кто помогал все эти дни, сообщил, что фотограф в роще, расположился там недавно, народу вокруг него пока не видать.

— Понял, — Шатохин положил трубку.

Черный кожаный «дипломат» с наборным цифровым замком лежал на виду, на тумбочке около кровати. Шатохин обулся, надел темно-серый в тон брюкам пиджак. Из внутреннего кармана вынул бумажник, еще раз на всякий случай просмотрел его содержимое, положил на место. Взял «дипломат», выключил телевизор и вышел из номера.

Заочно, по снимку, он был знаком с Кортуновым и узнал его сразу. Смуглолицый, невысокого роста, крепко сбитый, одетый в коричневые вельветовые штаны и полосатую рубашку, он что-то писал в блокнотик, держа его перед собой на весу. Если участвовал в налете на скиты, то под именем «Глеб». Из двоих других у одного, Клима, косоглазие, Роман — высокий и узкоплечий.

Девочка лет пяти-шести, молодые мужчина и женщина были рядом. Видимо, Кортунов только что сфотографировал их и теперь выписывал квитанцию. Девочка со смехом бегала вокруг высокой треноги, на которой была прикреплена рамка со снимками-образцами. Опасаясь, как бы шустрая, самая юная представительница семейства не уронила треногу, Кортунов оборачивался, бросал короткие недовольные взгляды. При этом фотоаппарат с расчехленным объективом мотался ка животе.

От пятачка, на котором расположился Кортунов, до ближней скамейки было шагов пятнадцать. Шатохин прошел мимо индивидуала и его клиентов, сел на скамейку, положил рядом «дипломат».

Щурясь от солнечных лучей, открыто наблюдал, как рассчитываются сфотографировавшиеся, как удаляются, потом сосредоточил внимание на Кортунове. Тот наклонился, поднял из травы плюшевого медвежонка, целлулоидную куклу в пестром сарафане и с пунцовыми щеками, положил игрушки на раскладной алюминиевый стульчик с матерчатым сиденьем.