Валерий Повалихин - Умягчение злых сердец

— Считаю, товарищ полковник, выбрались они из наших краев налегке. Основную часть добычи спрятали до лучших дней. Решили вернуться, когда многолюднее на пристанях, станциях будет. Ягодники, грибники наедут.

В подкрепление своих слов Шатохин передал разговор с фотоиндивидуалом в ресторане.

— Резонно. Что про автомат думаешь?

— Не знаю. Тоже, считаю, не рискнули брать с собой.

— Какие у тебя еще дела с Кортуновым?

— Пока все. Распрощались вчера. На восемнадцать дней. Завтра могу приступить к поискам Романа.

— Нет. Другие этим займутся. Возвращайся.

— Вас понял, — ответил Шатохин. — Выезжаю.

Поездка в Коломну, как оказалось, была хоть и необходимой, но совершенно напрасной. Вслед за Лоскутовым отпал, как участник ограбления, гравер. У Зимаева, как и у учителя рисования, твердое алиби.

А подлинные имена тех, кого во время налета на староверческие домики называли Романом и Климом, установили пока предположительно. Роман — это Игольников Ефим Александрович. Тридцать два года, архитектор Союзкурортпроекта, выпускник института, в котором работал погибший Тандетников. Мастер спорта по самбо и кандидат в мастера по легкой атлетике. Клим — двадцатипятилетний без определенного рода занятий Могнолин Сергей Юрьевич.

К снимкам Могнолина и Игольникова был приложен цветной фотобуклет под названием «Знаменитости на Ваганьковском».

— Обратите внимание на авторов, — сказал Шатохину и Хромову начальник уголовного розыска. — Похоже, и десантники за иконами — они же. В полном составе.

На обороте буклета внизу мелкими буквами было написано: «Текст и худ. оформление Е. Игольникова. Фото И. Кортунова, С. Могнолина».

— Неудачная попытка заработать, так сказать, травоядным способом, — добавил Пушных. — Могнолин продает буклеты.

— А отпечатки? На миске, банке, «Софии…»? — спросил Шатохин.

— Не кладбищенского продавца. А архитектор в недельной командировке, — ответил полковник.

Шатохин взял снимки предполагаемых налетчиков.

— С Агафьи запреты не сняты? Не согласится говорить? — спросил у Хромова.

— Бесполезно. Не подступиться к ней, — ответил лейтенант.

— Красников?

— Не помощник.

— Жаль. Может, Иона Парамонович возьмется быть посредником?

— Ну, это реальнее, — Хромов кивнул.

— Мы слетаем завтра в Уртамовку? — спросил Шатохин разрешения у полковника.

— Не возражаю, — сказал Пушных, — И не лишне побывать в обители Елены Викентьевны Тандетниковой, — Великониды.

— Повод?

— Профилактика. Предупредить: соседей ограбили, и вы начеку будьте. Культовые свои предметы не раскладывайте особенно. Снимки заберите, отдайте размножить.

Уртамовский фельдшер Корзилов помочь милиции согласился охотно; безотлагательно отправиться в скиты он, однако, не мог, его ждали больные.

Шатохин решил перед поездкой в скит Великониды и Флоры предъявить для опознания фотографии Захару Магочину, подвозившему Агафью на мотоцикле до поселка, и сотрудникам Нетесовского и Назарьевского райотделов.

Магочин не узнал никого: не до разглядывая лиц было. А вот дежуривший на причале Ореховый Мыс сержант Шкаликов уверенно выбрал из многих снимков фото архитектора:

— Он садился на «Ракету».

— Когда?

Сержант назвал дату. Если ничего не путал, Игольников уплыл на другой день после того, как прозвучали выстрелы из автомата. Появился Игольников на пристани примерно за полчаса до прибытия «Ракеты», медленно вспоминал сержант, купил билет и в ожидании сидел на берегу на бревнышке около дебаркадера. Курил, читал газету. Во что одет? Прилично, в костюм темный. Портфель кожаный был…

Пристанская кассирша тоже запомнила высокого, одетого в темно-серый костюм мужчину с портфелем.

, От одного из милиционеров, находившихся на соседней от Орехового Мыса пристани — Куролино, — услышал о парне в вельветовых джинсах и свитере. Появился он за считанные минуты до того, как пришвартоваться «Ракете». Парень тоже был с легкой поклажей, и на пристань пришел в сопровождении местного пасечника Борило. Оживленно разговаривали, и пасечник нес в сетке две банки меда, которые передал парию, когда тот уже стоял на борту «Ракеты». Подумали: родственник Борило.

Шатохин допросил пасечника. «Зашел в избу, попросил продать меду с диких неотравленных трав. Потом до пристани попросил поднести: ключицу он недавно ломал, тяжести таскать нельзя пока…»

От слов «уголовный розыск», «опознание», от предложения взглянуть на снимки пасечник робел. Ткнул пальцем в фотографию, на которой Кортунов…

Можно было пока не доискиваться, в каком месте ускользнул третий. Скорее всего, тем же способом, из Куролино или Орехового Мыса.

Невероятно! Но сам виноват. Сам отдал приказ: искать, задержать троих в брезентовых куртках, с рюкзаками. Ни на секунду тогда в голову не пришло, что могут разделиться, оставить поклажу, переодеться. И скомандовать проверять документы у всех без исключения отъезжающих молодых мужчин не додумался.

Тандетникова явно пристрастна была к свекрови, одними причудами объясняя отъезд Елены Викентьевны из Москвы в таежную глухомань. На самом деле все было иначе. В возрасте под шестьдесят Елена Викентьевна вдруг заболела милиарным туберкулезом, более известным как скоротечная чахотка. Врачи отмеряли ей недели, в лучшем случае месяцы. Тогда она приняла решение покинуть столицу.

Нетесовский район выбрала не случайно. После гражданской войны вся семья Такдетниковых, как контрреволюционная, буржуйская, выслана была в эти места на поселение. Елена Викентьевна прожила с родителями в забытом богом селении с шести лет почти до совершеннолетия. Умирать ли, в поисках ли исцеляющих средств вернулась в края детства и юности — неизвестно, только через полтора года от болезни не осталось следа, а еще через два произошло превращение Елены Викентьевны в Великониду…

Обо всем этом рассказывал оперативникам уртамовский фельдшер. О том, что у Великониды есть сын и бывал у нее в гостях не однажды, Мона Парамонович слышал, но встречаться не приходилось.

…«Амфибия» катила к обители Великониды по пологому склону гривы между соснами, подминая беломошник и густо-густо разросшийся брусничник, обсыпанный уродившейся зреющей ягодой. Наконец показалась впереди опушка. За ней виднелся неширокий разнотравный луг, а дальше — кедры, кедры. Между ними мелькнул домик с тесовой крышей в четыре окна.

— Великонидин, — указал на домик начальника Нетесовского ОУРа лейтенант Поплавский.

, — Останови, пешком дойдем, — велел Шатохин водителю, и машина встала, мотор заглох.

— Евгений, — Шатохин позвал с собой Поплавского и, раздвигая высокую траву, зашагал к приютившемуся возле кедров отшельническому пятистенку.